В ноябре, декабре, январе и феврале месяцах — от 8 часов утра до семи часов вечера, на обед один час;
в марте, апреле, сентябре и октябре месяцах — от 8 часов утра до 8 часов вечера, на обед 1 час;
в мае, июне, июле и августе месяцах — от 8 часов утра до 8 часов вечера, на обед 2 часа».
Нестеров все это время стоял в приемной около двери и, наконец, видя, что его не замечают, заговорил:
— Это что же, 2 часа на обед из-за жары, что ли?
— А как же, дорогой! — тотчас вскочил на ноги приказчик, пивший чай.
— Вот вже и Иван Николаевич к нам пожаловал, — тут же констатировал Любимский, протягивая ему руку. — Как вам нравится этот сюрприз? Приказчики сочинили протест своим хозяевам!
— Я слышал только начало, — сказал Нестеров. — По-моему весьма убедительно… Позвольте взглянуть?
Он взял два исписанных листа бумаги, бегло посмотрел и заметил:
— Многовато текста. Боюсь, ваши хозяева не дочитают до конца. Я думаю, Соломон, надо требования изложить четче и короче и напечатать в газете крупным шрифтом.
— Что вы сказали? — испугался Любимский. — Вы вже считаете, что такую ужасную речь можно печатать в нашей газете? И вы думаете, ваш Соломон после этого подпишет хотя бы еще один номер?
— Господин редактор, — возразил ему Нестеров, — я ничего особенного не нахожу в этой петиции. Обыкновенные экономические требования. Требования на нормальный рабочий день, на Месячный отпуск, — что тут такого?
— Душа любезни, мы давно ему говорим — напечатай. Каждый приказчик тогда купит одну газету и положит на стол своему хозяину! — обрадованно поддержал Нестерова армянин в архалуке.
Редактор задумался. И тут кавказцы принялись его уговаривать с такой убежденностью, с таким азартом, что он не устоял:
— Зиновий, — сказал он устало, — неси вже в набор, поставим в первомайский номер.
Вскоре кавказцы, рассыпая благодарности Любим-скому, удалились, и Нестеров окончательно успокоил редактора:
— Соломон, не стоит нервничать. Завтра маевка. Завтра выйдут на улицу и отправятся на пикники тысячи асхабадцев. И каждый будет говорить о своих правах. Что эта петиция в сравнении с грозным голосом масс?
— Вы вже плохо знаете газету, Иван Николаевич. — покачал головой Любимский. — Грозные голоса масс улетят в пространство, но печатное слово будет все время мозолить глаза Пересвет-Солтану. Попомните мои слова.
— Соломон, волков бояться, сам знаешь, — лучше в лес не ходить. А я думаю так: поскольку вы редактор-либерал и поддерживаете народное движение, вы обязаны рисковать.
— Да я вже давно живу, как народный вождь, — улыбнулся Любимский. — Но все-таки вы, Иван Николаевич, почаще заходите ко мне, без вас страшновато…
На этом они расстались.
Любимский, проводив Нестерова, вернулся К себе, вздыхая, схватился за голову:
— Ах, Галя, Галя! Вы не представляете, что вже будет Первого мая, когда эти лавочники купят нашу газету! Они вже будут ходить с ней по улицам и трясти над головой. Они вже не будут читать ее, закрывшись на крючок. Это вже отчаянная публика, персы и армяне!
Галия слушала редактора рассеянно. Пылкие его фразы не трогали ее совершенно. Она смотрела на него, улыбалась, но думала о своем: в четыре на Новой, возле армянского кабачка, ее будет ждать Аман. Сердце у нее ныло от нежелания идти к нему, от предчувствия неотвратимой беды.
Однако в половине четвертого Галия вышла и отправилась к месту свидания. Шла словно на эшафот, Ей казалось, кто-то за ней идет следом, следит за каждым шагом. |