Нестеров и Вахнин бросили в ложбинке легкое одеяльце, застелили его газетами, вынули из сумок всяческую снедь и несколько шкаликов водки: попробуй докажи, что явились на революционный митинг! В случае появления полиции или казаков прокламации можно бросить в речку, а за шкалики никто судить не станет. Для большей убедительности Вячеслав Вахнин даже туфли снял и рубашку распоясал.

— Слушай, Иван… В прошлый раз хотел еще сказать… Тебе не кажется, что зря мы «травим гусей»? — сказал он нерешительно.

— То есть? — не понял Нестеров.

— Мне непонятно, для чего мы афишируем организацию? Под каждой листовкой подпись РСДРП, а теперь еще и печать. Но самое несуразное, что всё время грозим: «В наших руках типография, ищейкам никогда не найти ее», и так далее. Вот увидишь, Пересвет-Солтан всех своих собак на поиски бросит.

— Вот и хорошо, что бросит, — отозвался Нестеров. — Оттого, что его ищейки по квартирам с обысками пойдут— люди еще больше поверят в нашу силу. Да и момент сейчас такой, я бы сказал, наступательный. Ты же знаешь, не сегодня — завтра III съезд открывается, а программа его — на вооруженное восстание. Чего же таиться? Не за горами тот день, когда открыто выступим… — Он замолчал, посмотрев вдаль на дорогу, и прибавил — Братья Агапьевы подъехали. И Арам с ними. Сейчас узнаем, может сладилось?

Он не досказал — что именно «сладилось», но Вахнин понял: речь о Стабровском.

Асриянц был с группой гнчакистов. Подойдя к речке, они нагнулись, помочили руки, огляделись и спустились в селевую ложбину.

— Здравствуй, Ванечка, — сказал Арам и подал руку Нестерову. Затем кивнул Вахнину.

— Ну, что, Арам, чем порадуешь? — настороженно спросил Нестеров.

— Сложное дело, — отозвался Арам, садясь на край одеяла. — Вручил я Гайку шесть тысяч. Отправился он к ташкентскому следователю. Тот выслушал условие и отказал. Где, говорит, вы были раньше? Теперь, говорит, о противоправительственной деятельности Стабров-ского не только Асхабад, но и Ташкент знает. Оправдать его, говорит, ни за какие деньги невозможно. Короче говоря, следователь берется определить самую малую меру наказания. Говорит, дадут каждому не больше двух лет тюремного заключения. Ксану обещает освободить, есть такая возможность. Вот такие дела, Ванечка. Давай решай — как быть…

Нестеров подумал: сколько еще можно прибавить к шести тысячам? Из двадцати тысяч, которые они взяли в поезде, больше половины ушло на типографию и оружие. Вахнин выезжал в персидское селение и там купил больше двадцати винтовок, пистолеты, взрывчатку и патроны. Все это спрятали в надежном месте. Осталось в наличии около пяти тысяч: они хранились у Арама.

— А если и остальные отдать следователю, может решится? — спросил неуверенно Нестеров.

— Нет, не решится. Следователя тоже можно понять: он боится за свою шкуру. Если освободит, навлечет на себя подозрение.

— Иван прав, Арам, — сказал Вахнин. — Ты же знаешь: дело Стабровского тянет на сибирскую каторгу. Что такое два года в сравнении с десятилетней каторгой где-нибудь в Нарыне!

— Надо, все-таки, попытаться… Прибавим еще пять, — настоял на своем Нестеров. — Завтра же, Арам, дай священнику последние: пусть сходит к следователю…

— Ваня, суд же на днях, — возразил Арам.