— Арам, побойся бога, — улыбнулся Нестеров. — У меня такое впечатление, что добропорядочный Гайк оказывает на тебя сильное влияние, уводит в сторону от наших, пролетарских задач.

— Ваня, не о себе говорю, — обиделся Арам. — Меня сбить с истинного пути невозможно. Я говорю о братьях своих — гнчакистах, которые спят, и во сне видят только армян. Все их мысли только о спасении этой нации.

— Выходит, когда братья Мякиевы распространяли прокламации, они делали это во имя одних армян?

— Нет, зачем же! — возразил Асриянц. — Они это делали для всех, но думали о своих армянах…

Разговор друзей продолжался в таком духе долго. Прошло уже несколько заездов. Нестеров не только не смотрел на состязания, но и на время забыл об Аризель. С первой же минуты, как только встретился с ней после долгой разлуки, он обрел покой и не допускал мысли, что у девушки за эти три месяца его отсутствия появились какие-то сомнения. Аризель же то прислушивалась, о чем говорил он с братом, то смотрела на скаковую дорожку, но думала лишь о своей сопернице-москвичке. Аризель не знала — что она собой представляет, но уже давно нарисовала в своем воображении образ синеглазой красивой блондинки в белом платье, с белой сумочкой. Пока Нестеров был в Москве, Аризель ни на минуту не забывала о нем, но вместе с его образом возникала перед глазами и эта красавица. Аризель мучилась от ревности, но ничего не могла с собой сделать. Она на время успокоилась, когда получила от Нестерова письмо: это было в августе. Письмо было очень нежным, и в нем не было ни слова о Жене Егоровой. Прочитав письмо, Аризель несколько дней с радостью вспоминала каждую строчку из него, но потом вновь ревность вернулась к ней. Сейчас же ее удручало еще и то, что Нестеров не известил о своем приезде телеграммой. Ей так хотелось его встретить на вокзале, а он появился в их доме внезапно, словно с неба свалился. И хотя при встрече, прямо при матери и Араме, поцеловал ее в губы, и, обняв, закружил по комнате, она все еще сомневалась: «Почему же он не говорит ни слова о Той?»

Выждав, когда Арам сделал паузу, Аризель легонько ущипнула за палец Нестерова. Он сразу спохватился.

— Прости, Ариль, заговорились мы…

— Ванечка, ты видел ее? — спросила Аризель.

— Кого?

— Ну, эту… Женечку…

— Ариль, милая, не надо, — взмолился он. — Не надо о ней!

— Ну, скажи, видел?

— Видел, конечно, — улыбнулся он доверчиво.

— Ваня, что тут спорить, — прервал Арам, продолжая неоконченный разговор, — давай все-таки дождемся указания от Центрального комитета «Гнчак».

— Я думаю, Арам, надо усилить разъяснительную работу среди гнчакиетов, — отозвался Нестеров. — Надо, чтобы все они поняли, что партия «Гнчак» всего лишь часть сил огромного революционного движения, а объединение всех революционных сил — крайняя необходимость…

Аризель вынула свою руку из ладони Нестерова и, показав всем своим видом полное безразличие к нему, стала смотреть на скачки. Это сразу возымело действие: Нестеров вновь повернулся к ней и взял за руку.

— Не надо, — попросила она. — Мне так удобнее.

— Я потом тебе все расскажу о Москве, Ариль, — сказал он.

— Ты думаешь, мне так интересно знать, о чем ты беседовал со своей москвичкой? — ответила с усмешкой Аризель.

— Ариль, в Москве я все время думал о тебе,

— Обо мне думал, а встречался с ней? — Но необходимо было встретиться.