— Жарко.

— Понятно. Откуда?

— Из западного особого.

Капитан смотрит на нас с уважением. Ещё бы, сейчас там самые жуткие бои… Мы выходим на площадь и забираемся под тент стоящей полуторки, капитан влезает в кабину. Едем долго, даже задремать успеваем, прежде чем автомобиль останавливается. У нас проверяют документы, и путь продолжается, уже без остановок до самого расположения, в котором я с удивлением узнаю кубинский аэродром, где я ночевал всего месяц назад… с Дашей ночевал…

— Что с вами, товарищ старший лейтенант?! Вам плохо?

Я отрицательно мотаю головой:

— Нет, ничего. Просто устал.

— Идёмте, товарищи командиры…

Вначале баня, потом нас стригут, напоследок ужин — и отбой. Сон… нет, какой там сон — черная бездонная пропасть, куда я мгновенно и проваливаюсь. На сей раз, к счастью, без сновидений…

С утра начинается учёба. Сперва теория, затем материальная часть. Учим оборудование, техническую часть, особенности конструкции самолёта и его боевое применение. А поскольку мы уже обученные пилоты, то сразу же после обеда совершаем первые вылеты на пригнанной «спарке».

Ничего машинка, только, чувствуется, тяжёлая сильно. Ещё не нравится, что сидишь прямо на бензобаке. Если пуля или осколок — даже «мама» сказать не успеешь, как изжаришься. И зачем так сделали?

Но, конечно, броня внушает доверие, в остальном же — утюг утюгом. И плохо, что в задней сфере никакой защиты. Немец ведь как Он далеко не такой дурак, как агитаторы выставляют. Враг опытный, коварный, первым делом слабое место ищет. Да и «мессер» — машинка вёрткая, вооружение сильное — зайдёт сзади — и всё. Правда, обещают нам прикрытие давать, да что толку? Последний раз тоже дали, и что? Только я один и уцелел…

Между тем новенькие прибывают каждый день, тоже переучиваться. Отовсюду прибывают, кто с юга, кто с севера — везде немцы жмут. Бои уже недалеко от Москвы, Ленинград вовсе полностью окружён. С севера — финны, с остальных сторон — немцы, румыны, венгры. Нехорошо, ох как нехорошо…

А мы летаем с утра до вечера. Пытаемся как-то выработать тактику противодействия врагу, но «Ильюшин» — машина неповоротливая. Наконец, приходим к единственно возможному решению: разворачиваться в лоб — и огонь из всех стволов. Только так, иначе — верная смерть…

Сегодня полётов нет. На взлёте у одного «УИла» отказал мотор, и пилот разбился. Обидно. Не на фронте, погиб, не в бою, а из-за нелепой случайности. Приехали «особняки», долго шерстили всю обслугу, нас таскали на допрос, как свидетелей происшествия. Ничего не добились, уж потом только выяснили, что лётчик по неопытности или от усталости закрыл жалюзи радиатора. Есть на «Иле» такая штука, чтобы осколки или пули от зениток при штурмовке не хватать. Вот их он и закрыл — мотор, ясное дело, и перегрелся. Сначала на земле полчаса молотил, потом взлёт на форсаже — вот и заклинило. Так что, сам виноват…

Ну, наконец-то! дождались — «покупатели» приехали! С утра построение, все груди выпятили, глазами идущих вдоль строя командиров едят. Ещё бы, всем уж надоело в ЗАПе сидеть да и кормёжка по тыловым нормам мягко сказать не очень…

Ура, берут нас, обоих берут — и меня, и Сашку! Как я рад, честное слово! Вечером на наш аэродром садится «Дуглас» и двадцать четыре новеньких «Ила». Это наши будущие машины. То есть, уже не будущие, уже самые, что ни на есть, настоящие…

Мы летим под Ельню.