Под стенами Нелепова тоже имелась весь – здесь и жил род Нелеповичей. Старейшина его, боярин Сыровец, был убит, когда русы напали на городец впервые, жители почти все оказались в плену и уже были уведены в Киев: держать их здесь просто не было места. В избах предградья размещались смолянские ратники, но теперь все они набились в город, а в опустевших избах грелись древляне.

К полудню из лесу притащили бревно, годное для порока. Собрались и поволокли его к воротам. Смоляне, прячась за вершинами тына, с заборола встретили густым роем стрел. Расстояние было невелико, и промахнулся мало кто. Пришлось, бросив бревно и уволакивая раненых, вернуться в предградье. После недолгого совещания сняли двери с нескольких клетей и погребов. Прикрываясь ими сверху, как щитами, вновь поднялись по откосу к брошенному бревну. У смолян оказался недурной запас стрел – железные жала густо сыпались сверху, отыскивая щель. Древляне теснились у бревна: один нес само бревно, другой держал дверь над ним и над собой.

Кожаные подошвы черевьев скользили по обледенелому склону. Стрельба сверху не прекращалась. Каждый раненый тут же становился огромной помехой – он не мог уже ни тащить порок, ни держать над собой щит из двери, а ручки дверей для этого далеко не так удобны, как ручки настоящих щитов. Но и отойти назад раненые не могли – двоих-троих, кто попытался отбежать, застрелили на склоне.

Наконец подобрались ближе, ударили бревном в ворота. Но едва качнулись назад, чтобы нанести второй удар, как стоявшие сзади с разгону поехали вниз, увлекая с собой и бревно, и товарищей, державших его передний конец. Не устояв на ногах, покатились к подножию кубарем, стараясь увернуться и не попасть под тяжелое бревно. Стрельба поутихла – сверху несся хохот смолян, которые от смеха не могли целиться.

Торопливо, провожаемые стрелами, отошли к веси, укрылись за избами. Бревно бросили у подножия.

– Был в Ингоревом войске варяг один, – вспомнил Величар, – не скажу, как звали, он тогда в олядном огне сгорел, после пролива не видал его больше никто. Так он рассказывал: вот так же они, варяги, как-то город Париж у франков осаждали. Так сорок тысяч воев положили.

– Сорока тысяч у меня нет, – угрюмо отозвался раздосадованный Володислав. – И что же, взяли?

– Про Париж не помню. А Ираклию мы со Свенельдичем взяли, и еще перед ней городов с десяток, а там стены были поболее этих, да каменные. Лесницы надо вязать, на стены лезть. Одни лезут, другие стрелков с заборола отгоняют.

– Но ведь потеряем много?

– Без этого никак. Мы со Свенельдичем тогда по тыще на каждый город клали, а то и больше.

Он говорил «мы со Свенельдичем», будто они управляли войском вдвоем, хотя таких, как Величар, бояр с дружиной у Мистины тогда было под началом десятка четыре.

– Да ну тебя в тур с твоим Свенельдичем! – поморщился Володислав. – Брат он тебе, что ли?

– Тогда был навроде брата… Над войском старший – как отец, хоть годами он меня лет на десять моложе. И вот хочешь знать, что сейчас Свенельдич сказал бы?

– Нет! – резко ответил Володислав. – Не хочу. А что?

– Он сказал бы: хватит, жма, ратоборствовать, вели людям кашу варить!

* * *

Пока варили на кострах кашу, пошел снег. Плотно затянутое тучами небо не обещало прояснения – что не диво в хмурый месяц стужень. Ели по очереди, набиваясь в избы и теснясь возле поставленных наземь котлов.