|
Во всем Искоростене петух остался один-единственный: князь велел приберечь его для последней жертвы Перуну, остальных уже съели. Войско стояло в городе всего два дня, но припасы уже исчезли – ушли, как вода в песок. Володислав заранее приказал наготовить хлеба, дров, воды на такой случай, но уж слишком много людей здесь оказалось. Припасы начали расходиться задолго до начала осады, с появления первых беженцев: нельзя было оставить людей голодными, чтобы не подорвать дух, не вызвать недовольство, не вскормить измену. А после битвы на Размысловом поле в городе оказалось шесть-семь сотен ратников да несколько сотен своих жителей и беженцев. Величар увел за Уж тех, кого здесь разместить было нельзя, но между ним и городом, на берегу и опушке леса, стояли русские сотни, оградив стан рогатками. Володислав, оглядывая этот стан с заборола, надеялся, что Величар нападет из леса, постарается истребить эти три сотни. Тогда силы русов уменьшатся, и Ольге со Святославом придется послать сюда новых людей, оторвав их от основного войска в предградье.
– Лучше пусть он сейчас силы прибережет, а набросится, когда русы в ворота полезут, – говорил Коловей. – Гонца б к нему послать. Володислав согласился, но первых двух гонцов русы застрелили еще на реке. Третий, похоже, прошел – шума поимки из темноты не доносилось. – Не послать ли нам и к Етону? – спрашивал Володислав у Красилы. – Обещал же он помочь, если самый край придет. Красила и Коловей, кроме Величара за рекой, составляли узкий круг его нынешнего совета, прореженного войной. Даже Истислав, человек не слишком сообразительный, но верный, на Размысловом поле мертвым лежать остался. – Да поздно уж посылать, – качал головой Красила. – Даже и согласись он – пока гонец доедет, пока бужане соберутся… – Если кто поможет, так это угры! До них бы нам продержаться! Обещание помощи от угорского князя Хвайцы пришло еще осенью, и вот теперь полтысячи его всадников уже можно было ждать. Но на ожидание оставалось всего несколько дней. Плотно заполнившая Искоростень толпа людей мерзла, голодала, воды в бочонках и мехах оставалось всего ничего. Солома и дранка сверкали на сухих, оголенных оттепелью крышах, а ясное небо не обещало снегопада. – Огнем стреляют! – Медведь раза три потеребил Береста за плечо, пока тот наконец очнулся. – Князь велел всем наготове быть. – Вставай, у Сварога отоспимся, – хмыкнул третий их товарищ, Летыш. – Поскорее бы, а то я больше не могу! Вышли во двор, заставленный повозками беженцев. Было совсем темно, однако, судя по звукам, никто не спал – все смотрели в небо. Берест тоже взглянул и охнул: через тьму над головами неслись десятки огненных птиц. Иные пропадали где-то, иные падали наземь внутри города и гасли. Люди передавали друг другу подобранных «птиц»: стрелу, где в наконечник была напихана пакля. Кто-то вскрикнул: под обгорелой паклей таился тлеющий трут. Потянуло дымом. Огня пока не было видно, но вдруг кто-то вскрикнул, указывая на крышу: дым валил из-под кровли, и мелькнуло пламя. Погасшая в полете стрела, воткнувшись в солому, постепенно разгорелась снова, а теперь занялась и сама крыша. – Живей туши! – заорал Коловей. – Воды дайте! – Да нет воды, дурни! – Сбрасывай огонь! – Младенко, подсади меня, живей! Отроки устремились к крыше, полезли наверх, стали ворошить солому и швырять тлеющие клочки на землю, другие принялись затаптывать. А над головой неслись новые стаи огненных птиц, и теперь уже приходилось следить, где они исчезнут. Русы снизу не могли прицелиться, но избы и клети в городце стояли густо – и вслепую промахнуться трудно. |
