– Ты ведь знаешь Оттоновых людей? – Святослав взглянул на Мистину.

Тот постарался сохранить невозмутимое лицо, но этот оборот разговора ему очень не понравился. Вспомнилась собственная осенняя выдумка, еще тогда испугавшая своим правдоподобием. Да отправься сейчас кто-то взабыль к вдовцу Оттону и расскажи ему, что киевская княгиня-вдова, еще не старая, прекрасная женщина, предлагает союз… Мысль о подобном браке может возникнуть и в других головах, а к чему это приведет – и думать не хочется. К большим потерям для самого Святослава – вполне возможно.

– Я знаю Оттоновых людей, – кивнул Мистина. – Но мы не будем спешить звать на помощь, пока имеем верную надежду справиться самим. Нам есть что сказать Файсе или Такшоню, и если их угорские боги им дали хоть каплю разума, мы договоримся.

Дружина Святослава не сидела в городце сложа руки: бояре со своими отроками разъезжали по округе, собирая со случан военную дань. Противиться никто не смел, и все уже поняли, что попытка отсидеться в лесу, бросив селение, обходится дороже уплаты дани. Всякий день в Веленеж привозили припасы для войска, пригоняли скотину, приводили полон. Бояре состязались, кто возьмет добычи больше и лучше. Ездили на ловы, привозили крупную дичь – туров, оленей, лосей, вепрей. Веленежские женки целыми днями хлопотали в поварне, новая челядь без устали молола муку на хлеб и блины, на Перемиловом дворе устроили несколько новых ям, выложенных камнем, где запекали туши. Святослав повеселел: ему нравилась эта война. Мятежная земля Деревская лежала у его ног безмолвной и покорной, и гриди отцовских сотен, зрелые мужи в шрамах от давних ран, смотрели на него не как на отрока – как на истинного вождя, приносящего им славу и добычу.

Один день выдался особенно удачным. Святослав ездил с отроками на лов и сам заколол сулицей некрупную дикую свинью, а потом, преследуя оленя, наткнулся на болотный городок, где пережидали киевскую грозу жители двух ближних весей. Священное место было защищено лишь невысоким валом, обороняться веснякам оказалось не по силам, и князь забрал в челядь всех, кто был к тому пригоден.

На радостях Святослав велел устроить пир в обчине веленежского святилища.

– Вы все получите свою долю! – говорил он, сидя во главе стола на трех подушках, чтобы возвышаться над верной дружиной. Пить наравне с мужами Асмунд своему юному воспитаннику не позволял, но на князе лежала обязанность пригубить каждую новую братину, отправляя ее в плавание вдоль стола, и Святослав уже был немного навеселе. – Я награжу каждого, кто отважен и верен мне. На всяком киевском дворе будет челядин деревского рода. Сыновья бояр деревских будут вам дрова колоть, а дочери – на ночь разувать.

– Я уже себе присмотрел! – загомонили веселые гриди.

– Слава князю нашему!

– А как быть, коли на всех не хватит?

– Отдай мне вот эту! – Сфенкел со смехом показал на Перемилову дочь, что вошла с блюдом горячих лепешек.

Девушка попятилась. Вслух она говорила мало, но голубые глаза ее были весьма красноречивы. Сейчас они выражали испуг: буйство гридьбы пугало ее, и она охотно не показывалась бы в обчине, однако прислуживать княжьей дружине приходилось всем.

– Нет, княже, смилуйся! – Перемил вскочил со своего места и подался к Святославу. – Это же моя дочь единственная!

– Так и что? – прищурился Святослав. – Таль берем со всех бояр деревских. С тебя тоже. Коли дочь одна – ее и возьмем.

– Дани брать не будем, – добавил Асмунд, – и так мы твои припасы подъели, дичь в угодьях повыбили.