– Дани брать не будем, – добавил Асмунд, – и так мы твои припасы подъели, дичь в угодьях повыбили. А что до тальбы – порядок на всех один. Кто клятву приносит, тот и таль дает. Жить твоей дочери в Киеве.

– Свенельдич! – Перемил повернулся к Мистине. – Ты хоть заступись за нас! Ведь моя дочь уже твоему брату обещана, сговорена…

– Брату? – среди общих удивленных выкриков Святослав подался вперед. – Люту?

Йотуна мать… Мистина сжал кулак на колене под столом. Распятнай тебя в глаз!

– Это не было сговором, – ничем не выдавая своей досады, Мистина покачал головой. – Я от отца не слышал об этом ни слова, и сам Лют тоже и не упоминал ни о каком обручении. Ведь это был не настоящий сговор? – Он посмотрел на Перемила. – Вы с моим отцом всего лишь толковали за пивом, что, мол, недурно бы детей сосватать, коли у одного серая уточка в дому, а у другого ясный сокол?

– Мы со Свенельдом покойным уговорились твердо. Он хотел дать сыну еще год-другой возмужать, а насчет приданого, насчет вена все у нас устроено.

Кияне смотрели на Мистину так, будто его вдруг уличили в немалом проступке. Прошлой зимой замысел породниться с деревским боярином проступком не был. Но теперь, после убийства Ингвара и обвинений Мистины в измене, это был почти камень на шею.

– Ты можешь пойти к присяге, что у тебя был уговор об этом браке с моим отцом? – спокойно обратился он к Перемилу.

– Могу, – боярин побледнел, но держался твердо.

– Оно имоверно, – кивнул Мистина. – Когда мой отец задумывал этот брак, ничего худого в нем не было.

– А ты теперь от слова отцова отрекаешься? – поддел его Грозничар.

– Отец не давал слова, а свои помыслы он забрал в могилу. И с тех пор слишком многое изменилось. Тогда мой брат был сыном челядинки, а теперь он вольный человек, я сам вручил ему меч, и он доказал, что достоин его носить. Я не желал бы себе лучшего брата, даже будь он сыном моей матери. И теперь он может рассчитывать на лучшую женитьбу.

– На какую это – лучшую? – с насмешкой спросил Грозничар.

– Там будет видно, – Мистина снисходительно взглянул на него. – Люту восемнадцатая зима лишь кончается – спешить некуда.

– Разборчивые вы какие! – захохотал Грозничар. – Уж не княгиню ли какую хочешь ему сыскать?

– А отчего же нет? – улыбнулся Мистина. – Тут за столом есть такие мужи, что род от простых хирдманов Олеговых ведут, а в жены дев княжьего рода получили.

Грозничар набычился, но замолчал: Мистина сказал о нем самом. Его дед, Торстейн, был посадником Олега Вещего в новом городе на левом берегу Днепра; его отец, Чернигость, завершил постройку стен, дал городу свое имя и погиб в самом начале греческого похода. Своим званием князя черниговского Грозничар был обязан браку с родной сестрой Эльги, Володей. А вспомнив об этом, он неизбежно должен был вспомнить и поединок с Мистиной, когда был сильно бит в Олеговой гриднице на глазах у всей дружины. С тех пор Грозничар, что понятно, не любил Мистину, однако помнил берега. А угадав, что Святослав относится к отцову воеводе с настороженностью, тут же принял сторону юного племянника.

Бояре переглядывались, с ожиданием посматривали то на Святослава, то на Мистину. Все думали об одном и том же и хотели знать – известно ли юному князю о том деле?

– А ведь такой брак, – Себенег кивнул на Перемила, имея в виду его дочь, – вам, Свенельдич, и на руку был бы.