– Я много лет жалел о том, что тогда сделал. Но если бы тогда, в шестнадцать лет, я не был таким стервецом блудливым, не польстился бы на отцову хоть, Люта бы не было на свете. Много лет я не хотел о нем вспоминать – стыдно было. Но если бы он не привез меч Ингвара как раз тогда, когда Святше вздумалось меня вызвать на поле… А меч оказался не тот – и все дело разладилось. Второй раз на такую блестящую дурь даже у Святши духу не хватит. И вышло, что я спас сам себя наперед, когда загнал отцову хоть в угол в клети и задрал ей подол. А заплатил я за эту удачу одну тысячную от истинной цены. Не бойся, – Мистина снова придвинулся к Эльге и взял ее за плечи. – Ты видишь: когда у человека есть удача, ему идет на пользу даже бесчестье.

– Но если Святша узнает… – Эльга попятилась. – Что ты и я… ты дашь ему новый повод для ссоры, и все будут на его стороне. Скажут, мы опозорили память покойного князя, а он отцову честь защищает. И ведь это будет правда.

– После греческого похода было опаснее, но ты не боялась.

– Тогда я умерла бы от тоски, если бы не ты.

– А теперь? Тебе весело?

– Не мучай меня. Я все время чувствую на себе взгляды их обоих. Святка смотрит, будто солнце с неба, а Ингвар – как луна из полночи. И еще ты…

– А я – кто?

– Ты… как Яшер… из-под темной воды.

– Ну, хорошо хоть не медведь из чащи.

Мистина отошел от нее и взял с ларя меч, накинул ременную перевязь на плечо, сунул плеть за пояс.

– Текучая вода упорнее и сильнее всего на свете. А Ящер умеет ждать. Дай знать, когда передумаешь.

Он подмигнул Эльге, как делал сотни раз в миновавшей юности, и вышел.

Эльга шагнула за ним, будто увлекаемая той неодолимой силой, что движет ледяную броню на реках. «Я передумала!» – хотелось ей сказать прямо сейчас.

Но она давно поняла: право, честь и власть княгини русской не много воли оставляют сердцу женщины.

* * *

Первую, победоносную весну при новом князе Киев встречал с радостью. На княжьем дворе задавали изобильные пиры, раздавали награды тем, кто отличился в походе на мятежную землю Деревскую.

Полон, назначенный к продаже, решили не отдавать здешним жидинам, а самим везти в Царьград и в Самкрай, где стоил он в три, а то и в четыре раза дороже. За эту самую возможность Ингвар начал сражаться в самые первые свои годы на киевском столе. Ведь не «дань греческая» – дары ради дружбы – были целью похода на Царьград, и даже не военная добыча – ее никогда не хватает надолго. А это право в следующие тридцать лет русским купцам ездить на царьградские торги и покупать вино, шелка и масло по цене той земли, где все это делают, а меха и челядь продавать по ценам редкого заморского товара. А не наоборот! Первый торговый обоз в Царьград отправлялся с Почайны в травень месяц, по высокой воде – и не оглянешься, как время подойдет. Хватит ли лодий? Приготовил ли их Станибор смолянский сколько надо: Тородд ведь тоже потратил зиму на войну, приглядеть за этим не мог. На паруса и канаты пошло взятое у древлян, оттуда же – припасы на дорогу многосотенной дружине и самой челяди. Нельзя же выставить на богатейшие торги привередливых греков истощенных, измученных людей. Каждая девка должна смотреть невестой, каждый отрок – женихом, чтобы румянец и волосок к волоску. Эльга сама через день посещала дружинные дома на пустыре, где держали деревский полон, проверяла, чем и как кормят, всем ли всего хватает. Тепло ли вам, девицы?

Но прибыль от продажи появится только к осени, до тех пор старейшинам родов, что давали ратников, предстояло своей доли подождать. Гридей Святослав обещал вознаградить за счет тали.