Я спросил:

— У него есть пушка или что-то вроде того?

— Иногда он носит с собой нож, — призналась Сэнди.

— Твою мать! Просто супер! Нужно убираться отсюда. Открой ему.

Я занял боксерскую стойку, и Сэнди распахнула дверь. Тут же внутрь вбежал ее муж, направляясь прямо ко мне. Но он двигался против света, и мой затененный силуэт, должно быть, показался ему куда больше и внушительнее, чем был на самом деле. Муж решил остановиться, но продолжил изрыгать проклятия:

— Ах ты сукин сын! Убирайся к чертовой матери!

Поскольку на сегодня я уже перевыполнил план мачо, а ведь день только начался, я скромно ответил:

— Да, сэр. Как раз собирался.

И снова мне повезло выйти сухим из воды и с целой шкурой. Но я не мог более игнорировать тот факт, что жизнь катится в тартарары. Тем же днем я случайно сломал переднюю ось отцовского «сааба», гоняясь с красным «эм-джи-эй» моего друга Билла Тернера.

Однажды ранним воскресным утром мама зашла ко мне в комнату и вручила приглашение от службы призыва. Вместе с тремя сотнями других бедолаг я отправился в Уайтхолл-Плейс на медосмотр. Там мне предложили сделать несколько глубоких приседаний, и я сопроводил их громким хрустом в коленях — на футболе я получил травму, и мне удалили хрящ, прямо как Джо Намату, но у него и адвокат был получше. Комиссия отложила решение на некоторое время, но в конце концов мне все равно сказали, что Дядя Сэм очень во мне нуждается. Служба в сухопутных войсках меня особо не привлекала. Рассчитывая на лучшее образование, я на четыре года впрягся в ВВС. Кто знает, может, именно это мне было и нужно. В конце концов, и в Нью-Йорке, и в Монтане я бездарно профукал свой шанс на образование.

Была еще одна причина, по которой я выбрал именно в ВВС. На дворе стоял 1966-й, и война во Вьетнаме только начинала набирать обороты. Не могу сказать, что имел определенные политические взгляды, но из-за отца, полномочного представителя Лонг-айлендского союза печатников, больше склонялся в сторону демократии Кеннеди. И все же перспектива словить пулю, поддерживая некое общее дело, о котором я имел лишь весьма скромное представление, меня особо не привлекала. Я помню, как один механик ВВС рассказывал, что это единственный вид вооруженных сил, где офицеры — пилоты — непосредственно участвуют в боевых действиях, а срочники остаются в частях тылового обеспечения. Я не горел желанием воевать, и такая альтернатива меня полностью устраивала.

На начальную подготовку меня отправили в Амарильо, штат Техас. Почти половину нашего звена (так называлась учебная группа в ВВС) из пятидесяти человек составляли ньюйоркцы вроде меня, а другую половину — южане из Луизианы. Строевой инструктор постоянно чморил северян, и, по большей части, было за что. Я прибился к южанам, которые показались мне куда приятнее и общительнее, чем соотечественники из Нью-Йорка.

Для большинства базовая подготовка стала тяжким испытанием. Мне же после жесткой тренерской муштры в командных видах спорта, а также с учетом пофигизма, который все заметнее проявлялся у меня в последние несколько лет, крики строевого инструктора казались просто надоедливым жужжанием. Все его психологические приемы и хитрости я читал как открытую книгу, а сам пребывал в отличной физической форме. Базовая подготовка мне давалась легче легкого. Глазомер и точность, разработанные еще в бытность питчером в старшей школе, пошли мне на пользу, и довольно скоро я получил значок стрелка-эксперта из М-16, хотя до службы в ВВС стрелять мне приходилось только из воздушки по уличным фонарям, когда я был еще подростком.

На курсе базовой подготовки я снова заработал репутацию плохиша, но уже немного в другом отношении.