— Молодец, Христофор!

— Когда тронемся, князь?

— Ну, на сей счет погоди, надо кое о чем поразмыслить.

— Николая, Османа, Егорку с собой берем?

Егорка и Осман, услышав свои имена, беспокойно заерзали. Николай, притворяясь вконец захмелевшим, уронил голову на руки.

— Не знаю, Христофор. Не думал о том, — раздраженно ответил Глинский. — Сказал ведь, подумать надо. — Изменяя тон, проговорил ласково: — Выпей с дороги, устал, поди.

Шляйниц не спеша пригубил малую толику и отчего-то поскучнел. Сел, подперев лоб рукой, и уставился в темный неприбранный угол.

Михаил Львович глубоко о чем-то задумался.

Затем проговорил негромко по-русски:

— Подите все, оставьте меня с Христофором.

Николай заполз в шалаш и рухнул на старую конскую попону, брошенную поверх устланной хвойными лапами земли.

В голове все смешалось. Мысли осиным роем бередили воспоминания о недавних событиях, не давая уснуть.

«Стало быть, Шляйниц ездил к королю за опасными грамотами для себя и Михаила Львовича? Следует понимать: бежит князь к литовцам, но не решил когда, сомневается, кого с собой брать? Разве что-нибудь иное следует из их разговора? Если так, значит — измена! Что же делать? Ах, жалко, нет рядом Аверьяна. А что-то бы он присоветовал?»

Хмель свое все-таки взял, и незаметно для себя Николай уснул, только спалось тяжко, во сне долго вздыхал да ворочался.

Проснулся, когда кто-то сильно потянул его за рукав. Николай открыл глаза: перед ним на коленях стоял Шляйниц.

— Выйди из лагеря, разговор секретный, — прошептал саксонец и неслышно выполз из шалаша.

Николай, плохо соображая, вылез следом. Лагерь уже отходил ко сну. Хотя кое-где еще догорали костры, пошумливали пьяные ватажки, черти уже отобрали у ангелов синий с серебряными звездочками небесный шатер и развесили над лагерем черный полог ночи.

Волчонок и Шляйниц, никем не замеченные, вышли за кольцо телег и пристроились на бугорке под березой.

— То есть большая тайна, Николаус, — произнес Шляйниц шепотом. — Княз велел спрашивать тебя, поедешь ли ты с княз в Литву?

— Как это — в Литву? — испуганно спросил Волчонок.

— В Литву, — жестко повторил Шляйниц, — княз не хочет болше слюжить царь Базилий.

— Погоди, погоди, — пробурчал Николай, лихорадочно соображая, что же делать? Как отвечать на предложение немца?

«Если скажу — не хочу, тут же убьет. Разве оставят живым, когда ведома мне столь великая тайна? А если скажу — поеду, то, верно, возьмут, а там видно будет».

— Что ж, — ответил Волчонок вполпьяна, — в Литву так в Литву. Куда князь — туда и я.

— Хорошо, — сказал Шляйниц. — Но я есть человек честный и твой старый товарьищ. На тебя нет опасный грамота, и король Зигмунд может метать тебя тюрма.

— За что? — изумился Николай.

— Он знать, как ты носить грамота царь Базилий в Смольенск, как помогать русским забирать город. Король хорошо знать, как ты нападать на Ян Заберезинский. — И Шляйниц с нескрываемой издевкой поглядел Волчонку в глаза.

«Зачем он сказал это? — подумал Николай. — Выходит, ему лучше, чтоб я остался здесь? Но зачем тогда он начал этот разговор?»

— Так что же делать, Христофор? — спросил в искреннем смятении Волчонок.

— Думай сам, — с усмешкой проговорил Шляйниц. — Я буду немного ожидать.