— А Василий что?

   — Василий говорит, бери младшего, Юрия. А тверской князь не хочет: ты, говорит, дочь мою со старшим обручить должен, только тогда и поладим. А без моей помощи Дмитрия не одолеешь.

—А где сейчас Василий?

   — В Твери, где же ему ещё быть?

   — Спасибо тебе, монах. Гонцов в Тверь слать надо. Ну теперь Шемяке не устоять!

   — Это тебе спасибо, — отозвался чернец. — За правое дело стоите.

   — Боярин Прохор Иванович, — подскочил к Прошке разудалый рында. — Татары в двух вёрстах показались! Мы на сопку поднялись, а они клиньями по полю идут. Боярин, что делать?

   — Татар-то много?

   — Тьма! В нашу сторону идут!

   — И неймётся им! — буркнул Прохор Иванович, чувствуя, как забурлила кровь перед сражением. — Чёрт бы их побрал. Веди! Где увидел? — И, поддав коню шпорами, поторопил рынду.

Монах ещё стоял на дороге. Ратники всё так же безмятежно следовали вперёд, не подозревая о близившейся беде. Кто-то из них высоким сильным голосом затянул песню, а затем, подхваченная многократно, она полетела над лесом. Оттуда, бренча саблями, показался пеший отряд воинов. Некоторое время чёрную рясу монаха можно было рассмотреть среди красных рубах отроков, потом пропала и она.

Прошка Пришелец приставил ладонь ко лбу, словно дозорный, пытаясь разглядеть татарские знамёна. Далеко. Не видать! Однако татары вели себя странно: не скрывались по лощинам и оврагам, чтобы не быть обнаруженными раньше времени, а шли полем, высоко в небо подняв бунчуки. Думали, видно, что прятаться им не от кого, а Василия Ярославича они не боялись совсем.

Но вот первые всадники, шедшие в голове колонны, замедлили ход, потом остановились вовсе, заприметив на косогоре русский дозор.

   — Татары-то, никак, казанские! — удивился Прохор Иванович. — Насмотрелся я на них, в плену сидя. Видишь, на знамёнах дракон?

   — Вижу, государь.

   — Только они его и малюют. Однако как же они прошли через Нижний Новгород? Там дозор наш сильный стоит.

Татары не спешили уходить, сбились в круг, и до Прошки доносились отдельные слова.

   — Ругают кого-то, только не похоже, что нас. Постой! Смотри, вон тот, в шапке лисьей, что с хвостом! — ткнул пальцем Прошка. — Да это, никак, чадо Улу-Мухаммеда? В Казани я с ним сошёлся, на гуслях учил его играть. Стало быть, это ханичи казанские к нам пожаловали! — заволновался вдруг Прошка. — Язви их! Уши им драть надо было бы, а не на гуслях учить играть, тогда и не встретились бы.

   — Пустили мы нехристей на нашу землю, а теперь и не спровадить!

Подошла дружина Василия Ярославича, растянулась по всей сопке и застыла, ожидая указа.

   — Боярин, — ткнул отрок Прошку в бок. — Никак, татарин к нам спешит?

Действительно, от группы татар отделился один всадник, тот самый, в рыжей шапке, и, размахивая копьём, к которому было привязано белое полотнище, поскакал к русским. Низкая лошадка весело перебирала короткими ногами и уверенно взбиралась на холм.

   — Урус! Урус хорошо! — орал татарин, размахивая копьём, и полотнище яростно моталось на ветру.

Татарин был без оружия, и пустой колчан стучал о бедро всадника. Он ехал уверенно, словно заранее знал — не опрокинет на землю метко пущенная стрела. Только молодость так безрассудна, доверчиво полагая, что впереди у неё целая вечность. И дружинники догадались: всадник не из простых, кафтан его перетягивал пояс, вышитый серебряными нитями, золотую брошь украшали рубины.