бездушные мужчины, держа в руках бокалы (рядом  -  прислоненное  к  столбу

ружье), вдыхая осенний воздух и замышляя убийство. Исчезло, все исчезло  и

никогда не вернется. Теперь -  совершенно  точно  -  вся  эта  цивилизация

обратилась в конфетти, рассыпанное у их ног. От нее  не  осталось  ничего,

никакой пищи для ненависти - никакой пищи для их  ненависти.  Не  осталось

даже пустой латунной гильзы, даже крученой веревки, ни дерева,  ни  холма.

Ничего, только несколько чужих людей в ракете, людей, готовых чистить  ему

ботинки, ехать в трамвае на отведенных им местах, сидеть в  кино  в  самом

последнем ряду...

     - Вам не придется этого делать, - сказал Вилли Джонсон.

     Его жена взглянула на его большие руки.

     Его пальцы разжались.

     Веревка упала на землю и свернулась в кольцо.

     Они побежали  по  улицам  своего  города,  срывая  мигом  появившиеся

вывески, замазывая сверкающие свежей краской желтые надписи  на  трамваях,

убирая ограждения  в  кинотеатрах.  Они  разрядили  свои  ружья  и  убрали

веревки.

     - Начинается новая жизнь для всех, - сказала Хэтти по  пути  домой  в

автомобиле.

     - Да, - ответил Вилли погодя. -  Судьба  уберегла  нас  от  гибели  -

несколько человек здесь, несколько человек там. Что будет дальше,  зависит

от нас всех. Время глупости кончилось. Нам больше нельзя быть глупцами.  Я

понял это, пока он говорил. Понял, что теперь белый человек так же одинок,

как были мы. Теперь у него нет дома, как не было у нас столько времени.

     Теперь все равны. Можно начинать сначала и наравне.

     Он затормозил машину и остался сидеть в ней; Хэтти вышла  и  отворила

дверь дома, выпуская детей. Они бегом ринулись с вопросами к своему отцу.

     - Ты видел белого человека? - кричали они. - Ты видел его?

     - Так точно, - ответил Вилли, не вставая из-за  руля,  и  потер  лицо

неторопливыми пальцами. - Я как будто впервые сегодня по-настоящему увидел

белого человека - вот именно, по-настоящему увидел.