– Но это будет означать платить им дань!

– Ну и что? По-твоему, лучше русам платить дань? Этим убийцам, которые изгнали твоего отца, а потом у тебя на глазах перерезали чуть не всех лучших людей Деревляни и твоих ближайших родичей? Я говорил тебе! Я всю жизнь тебе говорил! Теперь ты убедилась, что я был прав и твои русы – звери без совести и жалости?

Как я могла с ним спорить? А ему приходилось теперь разговаривать о таких делах со мной, потому что Добрыня был слишком мал…

Наша семья никогда при мне не была многочисленной, но этой осенью нас осталось пятеро: мы с Володиславом, наши дети и Светозара, вдова его старшего брата. Когда хоронили Маломира, Гвездана пожелала быть удавленной на могиле и пойти с ним на тот свет. Бедной хромуше хоть в чем-то повезло: она так и осталась единственной женой Маломира, ей не пришлось, как она боялась, уступить место более молодой, прекрасной, знатной и прославленной сопернице. Но я знаю, Гвездана решилась на смерть не от любви к Маломиру. Она пошла на это из страха. Ее муж погиб, ее брат погиб, она не ждала от будущего ничего хорошего. Как и мы все. Но у нее не оставалось малых детей, поэтому она могла просто спрятаться в Навь и не тревожиться более ни о чем.

Ради утешения я иной раз воображала и рассказывала детям, как хорошо дедушка Мал и бабушка Гвезда теперь живут на том свете.

– И если вдруг вы тоже туда попадете, то будете там целые дни есть блины с медом и веселиться.

– Но ты же поедешь с нами?

– И батька, да?

– Да, козлятки мои. Как же я вас могу оставить? Если мы поедем к дедушке Малу на небо, то только все вместе.

Думаю, это было лучшее, чем я тогда могла помочь моим детям.

– И дед Свеня там? – расспрашивали они.

Дедом Свеней они называли Свенгельда, который порой качал их на коленях и предлагал Добрыне поднять его меч или топор. Кажется, старик не очень понимал, что такое дети, и видел в Добрыне еще одного воина, который просто еще не вырос.

– И он там.

– И Соколина?

Они пытались понять, почему их мир так изменился. Куда делись все те люди, которые еще совсем недавно окружали их тесным кругом?

– Нет! – в испуге отвечала я. – Соколина жива. Она в Киеве. Ей там хорошо.

Что она в Киеве, я знала, на прочее лишь надеялась. Хотела верить, что Эльга не даст в обиду мою подружку, эту странную девушку, которая не хотела быть как все, а хотела быть как воительницы из моравских и ромейских преданий. Мистина теперь тоже в Киеве, но вот каковы его дела, я угадать не бралась. Володислав честил его вором и предателем, но я бы не удивилась, если бы киевские бояре сказали о нем то же самое. А Ингвара, который встал бы за побратима, больше не было.

Когда погибших погребли, наши мужики в гневе и скорби разграбили Свинель-городец и его посад. Вынесли все, что там нашлось, а постройки сожгли. Правда, самое ценное имущество и лошадей Мистина увез в Киев, и досталась нашим лишь скотина и всякая домашняя утварь. Жители посада разбежались: древлянские жены погибших Свенгельдовых отроков вернулись к родным, иные подались в Киев, надеясь в этом вечно растущем городе найти пристанище и прокорм.

Я не смотрела, как пылал городец, но запах гари долетал и до нас. Зарево достигало низких хмурых облаков, и казалось, само небо горит над Деревлянью.

Это был знак от богов.

Когда пошел первый снег, в Коростень прибыли беженцы из городца Нелепова, что близ устья Припяти. Они рассказали, что с Днепра пришло большое войско, но не киевское. Пришельцы налетели на две-три ближайших веси, увели скотину, унесли все съестные припасы, забрали недавно обмолоченное жито.