Он уже трижды пытался пересчитать бояр, но на Тормаре или Родославе каждый раз сбивался; к тому же Векожита он видел раненым, а Творилют был так «ошеломлен», то есть получил мечом по шлему, что лежал без памяти, и Мистина никак не мог сообразить, сосчитал он тех двоих или нет.

Оруженосец Мистины сидел у столба, рядом лежал на земле воеводский шлем и порванный клибанион с сохнущей на золоченых чешуйках кровью. Взамен Мистина поспешно натянул свой синий кафтан, чтобы скрыть пятна крови прямо посреди груди. Там была даже не рана, а скорее обширная кровоточащая ссадина, но пугать людей видом своей окровавленной груди, будто живой мертвец, Свенельдич не хотел. Он только не замечал, что из пореза на скуле кровь продолжает идти и сохнет в бороде, лишь потирал безотчетно щеку. Умыться было еще некогда, а дикие глаза смотревших на него бояр и отроков он относил к впечатлениям битвы. На самом деле кое-кто видел, как он, обливаясь кровью, упал под лошадиный труп; по части войска успел пробежать слух, будто воевода убит, и теперь бояре и отроки смотрели на него, как на вернувшегося из Нави. Правда, Свенельдич слегка пошатывался, сам того не замечая, но если бы ему сейчас сказали, что ему полагается быть мертвым, он бы удивился.

– Хавстейн погиб, хирдманы принесли тело, Эскиль вывел из его людей около полусотни. Ивор жив, – Мистина оглянулся на сотского, что сидел, привалившись к столбу, с кувшином воды на коленях. – Извей погиб, Векожит сильно ранен, Дубовца, Неведа, Вышегора не могут найти, но чтобы их убили, пока никто не сказал, чтобы видел.

– Что делать будем? – почти прервал хриплый голос Ведослава.

– У греков людей оказалось раза в два больше, чем мы думали.

– Чем ты думал! – воскликнул Родослав, непривычно для себя возбужденный. – Мы тебе говорили: надо уходить!

– Так я здесь обязан думать! – резко перебил Мистина. – И мы сделали, что собирались – грекам наши три тысячи голов не задаром достались! Мы их пешцов положили тысяч пять-шесть!

– И катафрактов половину, – бросил мрачный Эскиль. – Может, убили не всех, но с коней сняли. И коней посекли.

Прибежал отрок от Острогляда.

– Отошли греки! – закричал он от ворот двора. – В поля ушли!

– Со стен пока никого не снимать! Вернуться могут. Так вот, бояре, – Мистина снова окинул взглядом воевод. – У нас осталось чуть больше десяти тысяч, у греков – только здесь под городом тысяч двадцать с лишним…

– Двадцать пять, я бы сказал, – поправил Тормар. – И по большей части конные. Пеших мы перебили, это да.

– Самых хреновых их воев мы перебили, ратников, – вставил Ивор. – Йотунов тот хрен пешцов необученных пустил вперед, чтобы нам ряды смешать и с берега выманить.

– Катафрактов побитых нам их воевода не простит, – пробормотал Ивор. – Теперь не утешится, пока от нас всех мокрое место не оставит.

– Ну, кони им на стены лезть не помогут! – возразил Добылют.

– Так и мы тут до зимы обороняться, что ли, станем! – возмутился Величко.

– Нет! – ответил Мистина. – В поле мы больше не пойдем, это только головы класть понапрасну. И сидеть здесь толку нет.

– Уходим? – с надеждой вскинулся Родослав.

– Да. Поворачиваем штевни.

– Уносим ноги, – выдохнул Ивор.

– Истину глаголешь! – Мистина ткнул в него пальцем.

– Свенельдич! – настойчиво окликнул его Тормар, привставая с места.