– Убей с-собаку! – кричит Ахиллес вне себя от ярости, устремляясь вперёд и вытаскивая меч из ножен.

Тевкр, оказавшийся под огнём из неудачно брошенных копий и градом плохо нацеленных стрел, не нуждается в подобных приказах. С почти неуловимой для глаза быстротой он запускает руку в колчан, полностью натягивает тетиву и всаживает стрелу в горло той самой женщине, что прикончила Филоктета.

Гипподамия с двумя или тремя десятками спутниц приближаются к Большому Аяксу. Одни потрясают пиками, другие неуклюже пытаются размахивать массивными клинками отцов, супругов или сыновей, сжимая рукояти обеими руками.

Теламонид всего лишь мгновение смотрит на быстроногого, чуть изумлённо косится на другого товарища, после чего, достав свой длинный меч и беглым ударом отбросив клинок и щит Гипподамии, отсекает ей голову – как будто срубает сорняк во дворе. Прочие женщины, растеряв от ужаса остатки разума, кидаются на уцелевших воителей. Тевкр пускает стрелу за стрелой, целя в глазницы, бёдра, колыхающиеся груди, а несколькими секундами позже – в спины. Большой Аякс приканчивает тех, кому недостало мозгов удрать, – шагает между ними, точно взрослый среди малышни, оставляя на пути хладеющие трупы.

Подоспевают Ахилл, Одиссей, Диомед, Нестор, Хромий Малый Аякс, Антилох и другие, но около сорока женщин уже мертвы или умирают на багровой земле, залитой красной кровью. Слышатся мучительные вскрики. Кое-кто уносит ноги по направлению к Дыре.

– Во имя Аида, что это было? – выдыхает Одиссей, приближаясь к Большому Аяксу, и бредёт между разбросанными телами, лежащими в изящных и не очень, но совершенно знакомых Лаэртиду позах, свидетельствующих о насильственной гибели.

Сын Теламона ухмыляется. Его лицо перепачкано, меч и доспехи залиты кровью.

– Не в первый раз убиваю женщин, – сообщает великан. – Но, веришь ли, впервые с таким удовольствием.

Из-за спин товарищей выходит, прихрамывая, Фесторид Калхас – верховный птицегадатель.

– Это нехорошо, – изрекает он. – Дурно это. Очень дурно.

– Заткнись, – обрывает его Ахиллес.

И, прикрываясь от света, глядит на Дырку, в которой как раз исчезают самые прыткие женщины; впрочем, их место тут же занимают более крупные фигурки.

– А это ещё что? – говорит сын Пелея и богини Фетиды. – На кентавров похоже. Может, мой старый наставник и друг Хирон явился на выручку?

– Нет, не кентавры, – отзывается зоркий и сообразительный Лаэртид. – Новые женщины, они скачут в седле.

– В седле?– переспрашивает Нестор, щуря слабые глаза. – Не в колесницах?

– Прямо на лошадях, словно всадники из древних легенд, – кивает Диомед: теперь он тоже их видит.

Никто уже не пользуется этим варварским способом, коней запрягают лишь в колесницы. Хотя однажды, во время ночного налёта, спасаясь несколько месяцев назад – ещё до перемирия – из пробуждающегося троянского стана, Одиссей и Тидид сами вскочили на распряженных колесничных скакунов.

– Амазонки, – произносит Ахилл.

15

Храм Афины. Тяжело дыша, с пунцовым лицом, Менелай бросается на Елену. Та стоит на коленях, опустив бледное лицо и обнажив ещё более бледные груди. Муж грозно нависает над ней. Извлекает меч. Её белая шея, тонкая, как тростинка, словно просится под удар. Многократно заточенному лезвию ничего не стоит рассечь кожу, плоть, хрупкие кости…

Атрид замирает.

– Не медли, супруг мой, – шепчет красавица почти без дрожи голосе.

Мужчина видит, как отчаянно бьётся жилка у основания левой груди – тяжёлой, покрытой синими венами.