Он хочет узнать меня.

λγ

Тридцать три

Все еще посмеиваясь, откладываю ручку и плетусь в дом, закрывая ставни и выключая лампочки, которые, кажется, заметно расплодились за вечер. Наконец убедившись, что не взорвусь ночью вместе с домом из-за перегрузки уже древней электрики Пандоры, я закрываюсь в своей Кладовой для метел, включаю вентилятор и сажусь на кровать. Потом лезу в рюкзак за останками Би.

– Можешь поверить, что я собираюсь встретиться с премьер-министром Великобритании-слеш-Соединенного Королевства? Или, на поверку, дорогой мой кролик, Не-такой-уж-Великой Британии и Разъединенного Королевства, учитывая ситуацию в Шотландии, – добавляю я рассудительно. – Тем не менее это чертовски впечатляюще в двадцать три года.

И сую его под мышку.

Мне нужна его поддержка, чтобы пережить завтрашний день.

Уже задремываю, когда звонит телефон. Я привык к замиранию сердца и ощущению страха каждый раз, когда слышу звонок.

– Алло? – рявкаю в трубку.

– Алекс, это я.

– О, привет, Имми. Как дома? – спрашиваю нервно, как всегда последние годы.

– Норм. В смысле, Фред и я в данный момент одни, но папа знает распорядок на завтра.

– Ты в порядке?

– Да, в порядке. В Пандоре все клево, все кипит?

– Можно сказать и так, поскольку здесь чертовски жарко. Но да, все организовано.

– Клево, – повторяет она, и я утешаюсь тем, что по крайней мере одно слово в английском языке – хоть и дрянное – ухитрилось выдержать испытание временем с пятнадцатилетними девочками.

– Такси будет ждать, когда мы прилетим? – спрашивает она.

– Должно бы. По крайней мере, я его заказал, – отвечаю я. – Фред собрался?

– Вроде. Ты же его знаешь: он, возможно, забудет взять чистое белье, но мне надоело напоминать ему. Ладно, – Имми чуть заметно вздыхает, – до завтра.

– Конечно. Имми?

– Да.

– Это будет прекрасный вечер.

– Надеюсь, Алекс. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Ложусь, подсунув руки под голову, и думаю, как трудно пришлось им обоим. Я очень старался, как и Хлоя, и папа, но мы никогда не сможем компенсировать тяжелые годы. Хлоя и я даже водили их к психологу. Нам всем сказали: что бы ни происходило с мамой, мы не можем испытывать вину за то, что живем своей жизнью и беспокоимся о собственных проблемах. Какими бы малозначительными они ни казались в сравнении.

Честно говоря, мне кажется, это гораздо больше помогло мне, чем им. Я всегда был восприимчив к таким вещам.

Вот теперь мысленно перехожу к личным проблемам. И каждый мускул в теле напрягается, так что я морщусь от боли при мысли, что она не появится завтра вечером. Конечно, я позаботился, чтобы она получила приглашение, но с тех пор не слышал от нее ни слова.

И кто мог бы винить ее, если она не придет? Боже мой! Почему жизнь такая чертовски сложная?

Да, формально-юридически мы были родственниками, и да, это было сложно, но, господи, мы же любили друг друга!

Ну что же. Вот он я – в том самом доме, в той самой кровати, где все началось. И почему-то, несмотря на все, должно было продолжиться.

Просто потому, что…

Продолжилось.

* * *

И снова я сплю мертвым сном (вероятно, не самое подходящее на данный момент выражение) и просыпаюсь навстречу еще одному прекрасному утру в Пандоре.

По крайней мере, думаю я, когда принимаю душ и потом нахожу на кухне Ангелину, уже погруженную в работу и указывающую на приготовленную для меня кофеварку, мне не надо смотреть на небо и гадать, пойдет ли позже дождь.