Поднимая трубку, он и не подозревал, что выдает себя с головой, что Шумов именно его фамилию назвал Софи в качестве источника информации, откуда Техник может почерпнуть необходимые сведения, а письмо подтверждало и разъясняло, как он это сделал.

Радостный Самойлович произнес самоуверенным тоном:

— Барышня! Дайте мне чека. Да-да. Вы не ослышались, мне нужно срочно чека.

* * *

Третьяков сидел за столом в комнате Владимира Артемьевича, а Самойлович — напротив, на том самом стуле, на котором недавно скончался его бывший квартирант. Это обстоятельство нервировало его и гасило радостное чувство, возникшее было при виде мертвого жильца. Но не только оно. Разговор вообще не складывался.

— Значит, Волков он по документам?

— Волков Владимир Артемьевич.

Труп уже увезли.

— И сегодня, вернее, вчера, — Третьяков взглянул на часы-будильник, стоявшие на подоконнике, — он ни с кем не встречался?

— Откуда ж я могу знать за целый день?

— В вашем доме не встречался?

— Я же сказал, я никого не слышал.

— Никто после работы к нему не приходил?

— Ну, я же сказал…

— А в другие дни?

— Что в другие дни?

— Кто у него бывал?

— У него никто не бывал. Если вы имеете в виду женщин, я ему прямо сказал: у меня приличный дом, и я буду просить…

— Я не о тех женщинах.

— Никаких не было.

— А мужчины?

— Ну вы же уже спросили, а я отвечал! — взмахнул руками Самойлович. — Я не понимаю. Я же к вам со всей душой…

— Что значит — со всей душой?

— Я хотел пользу принести. Вот письмо…

— Вы его прочитали?

— А почему бы и нет? — ответил с вызовом Самойлович. — Вы бы не прочитали, если в вашем доме лежит мертвый человек?

— Прочитал. Если бы опасался, что письмо меня скомпрометирует.

— Я вас не совсем понимаю. Это вы намекаете?

— На ваш вопрос отвечаю.

— Лучше б я его сжег. Вы бы ничего не узнали.

— А вам бы себе в заслугу нечего ставить было.

— Оно меня не могло компрометировать. Я ваше недоверие не понимаю. Вот Наум, он тоже был начальник…

— Миндлина оставьте.

— Я его ребенком знал еще.

— Оставьте.

Третьяков сжал пальцы в кулаки.

— Вот-вот, — сказал Самойлович, — сколько было властей, они все показывали мне кулак.

— Что не мешало вам богатеть при всех властях.

— И вы считаете, что я богатый?

— Я ваших денег не считаю. Что закон позволяет — пожалуйста. А вот насчет контрреволюции — не позволим.

— Зачем мне контрреволюция?

— Тогда скажите, кто приходил к вашему жильцу?

— Никто к нему не приходил.

— Из письма вытекает, что он виделся с Техником. Вы же читали письмо.

— Да разве там написано, что здесь?

— Конечно, не написано. Иначе бы вы сожгли письмо.

— Да как вы можете предположить, что у меня в доме бывают бандиты! Даже Наум…

— Самойлович! Я вас предупредил, — прервал Третьяков строго.