— Прежде всего, — говорил Том, кладя себе на тарелку пирог с мясом и почками, — нужно промыть желудок теплой водой.

   — О, Том!

   — Да. С раствором сульфата магния или, если предпочитаешь, засахаренным лимоном.

   — Лично я всегда предпочту засахаренный лимон, — сказала Белл. — Но пусть это на тебя не влияет.

   — В комбинации с фенолом это создает безвредный эфир-сульфонат, поэтому… Слушай, поросенок, ведь ты ни черта об этом не знаешь.

   — Какое у нас чувство юмора! Возьми эту солонку и запихни ее себе в глотку.

   При этом Белл наблюдала за мной.

   «Как, во имя Сатаны, доказать, что Рита и Салливан были убиты? Как сделать это до десяти утра?»

   — Папа, ты ничего не ешь!

   — Я не голоден, Том.

   — Но ты должен поесть! Даже в тюрьме ты питался бы лучше, чем в эти дни!

   — Оставь его в покое, Том!

   «Как это доказать? Как? Как? Как?»

   — Пожалуй, если ты не возражаешь, я не останусь на десерт. Прошу меня извинить.

   Я встал и вышел из-за стола. Закрывая дверь столовой, я бросил взгляд на них — Тома, массивного и веснушчатого, с мешками под глазами, и Белл с глянцевыми локонами и алыми ногтями, сидящих под стеклянной люстрой, которая висит над этим столом более тридцати лет.

   Миссис Харпинг вышла из кухни с протестами, и боюсь, что я огрызнулся на нее. Войдя в гостиную, я послушал удручающие новости и выключил радио. Это напомнило мне об Алеке, лежащем в «Мон Репо».

   После этого я погасил свет в холле, открыл входную дверь и выглянул наружу. Над угольно-черной деревней ярко светила луна, отражаясь в оконных стеклах. Из «Кареты и лошадей» с другой стороны дороги доносились звуки веселья. Кто-то шел по дороге, топая ногами и насвистывая «За радугой».[37]Мы все насвистывали «За радугой» этим летом — возможно, самым трагическим летом в нашей истории.

   Я заметил, что оставил машину на улице, но не стал отводить ее в гараж. Не желая ничьей компании, я поднялся к себе в спальню, закрыл дверь и включил свет.

   Все здесь было знакомым — старое моррисовское кресло[38]и портрет Лоры, матери Тома, над кроватью. Том и Белл слушали внизу по радио «Если бы ты была единственной девушкой в мире».

   На полках стояли знакомые книги, но этим вечером я к ним даже не прикоснулся. Раздевшись, я облачился в ночную рубашку, халат и шлепанцы.

   «Люк Кроксли, — обратился ко мне внутренний голос, — ты должен покончить с этой нелепой ситуацией».

   «Вот как? И каким же образом?»

   «Руководствуясь имеющимися фактами, определить, как эти двое умудрились исчезнуть на краю утеса, словно мыльные пузыри, и как они были убиты».

   «Едва ли я смогу это сделать, когда сам сэр Генри Мерривейл признается в собственном бессилии».

   «Так или иначе, это должно быть сделано, — твердил голос. — Начни с бесспорных фактов…»

   Опустившись в моррисовское кресло, я набил разрешенную мне раз в день трубку и закурил.