Из дверей дома, по левую сторону «Ла Галлины», вышла женщина. В одной руке у нее был ребенок, а в другой – клетка с птицей. В ней сидел голубой попугай, испуганно бьющийся о решетки клетки. Женщина сошла со ступенек и, слегка повернув голову, посмотрела на окна «Ла Галлины». Казалось, она ощущала себя главным действующим лицом этой пьесы, а нетерпеливая публика ждала, когда же наконец она подойдет к той черте, которая мгновенно разрешит все сомнения. С момента поднятия занавеса и начала спектакля. Женщина остановилась посередине улицы, повернулась лицом к толпящимся за полицейским барьером и громко выкрикнула: «Да здравствует Пепе! Да здравствует Пепе Мирандо!», затем протянула клетку с бьющейся о решетку и пронзительно кричащей птицей, указывая ею на окна второго этажа.

– Проходите, леди, а не то вас настигнет пуля, – предупредил патрульный.

Женщина бросилась к толпе, по которой уже пробежал шепот одобрения. Все согласно кивали головами и кричали: «Пепе Мирандо! Пепе Мирандо! Пепе Мирандо!»

– Похоже, что это он? – спросил Эрнандес Бернса.

– Похоже, что это так, Фрэнк, – ответил Бернс.

– Кто сообщил о нем?

– Не знаю, – произнес Карелла. – Кто-то позвонил по телефону и повесил трубку, не назвав себя.

– Пойду посмотрю, что случилось с этими проклятыми машинами, – произнес Бернс. Он обошел патрульную машину, сев в нее так, что ноги остались на улице, и взял микрофон. «Это лейтенант Бернс. Мы уже готовы. Что с остальными машинами?»

– Наконец-то мы прижали твоего земляка, – ухмыльнулся Паркер. – Скоро мы пристрелим его, и это сделаю лично я.

– Он не мой земляк, – сказал Эрнандес.

– Ну, конечно, нет. Просто я так выразился. Я имел в виду, что вы оба пуэрториканцы.

– Разумеется.

– Черт побери, ты прекрасно знаешь, что мне все равно – пуэрториканец этот парень или китаец.

– Разумеется.

Паркер обернулся:

– Ты только взгляни на этих щенков. Они думают, что Мирандо – сам бог.

– Он бог только для тех, кто не знает человека лучше, – сказал Карелла, посмотрев на ребят, которые присоединились к толпе, стоящей у машин. Их возраст колебался от начинающих ходить до подростков. Некоторые из них пытались забраться в машины, но патрульные отгоняли их дубинками. Казалось, парни сами еще не понимали, как им надо себя вести. Одни смеялись, другие смотрели на окна второго этажа. Некоторые, казалось, были готовы заплакать. Со стороны было интересно наблюдать за их лицами и поведением. Каждому казалось, что случилось что-то необыкновенное, из ряда вон выходящее и поэтому все были ужасно взволнованы. Но эти дети росли в разных условиях, и реакция на все происходящее была у них неодинаковой. Они видели кровь, и каждая клеточка их тела дрожала от ужаса при виде умирающего на тротуаре человека, но, чтобы прикрыть сковывающий их страх, они одобрительно смеялись. Страх и мужество, слезы и смех – как близнецы, были всегда неразлучны.

– Скоро ему наступит конец, это точно, – сказал Паркер. – Он заплатит кровью за все, что натворил в этом городе.

– Этот город многому научил нас, Энди, – наблюдая за ребятами, просто произнес Карелла.

– Несомненно, – согласился Паркер. – Их многому научила улица. Дети подрастают и впитывают все дурное.

Мирандо научился убивать людей еще до того, как начал ходить.

– Может быть, никто и не учил его ходить, – ответил Эрнандес.

– Я смотрю, ты все еще дуешься на меня, – удивился Паркер.