Берия вздохнул, нервно протер пенсне и вновь водрузил его на потный мясистый нос.

– Не жрут, – сказал он. – Вроде бы птица глупая, откуда мозгам взяться? А ведь не жрет яд, Коба, пробовали уже. Хитрее многих людей оказались. Знаешь, где одна парочка гнездо свила? Прямо в стволе Царь‑пушки. Только когда птенцы заорали, тогда и заметили.

Сталин хмыкнул.

– А мы все поздно замечаем, – сказал он. – То вредителей не заметим, то заговор прозеваем, теперь вот… – Он замолчал, задумчиво покачивая головой своим мыслям, потом снова подозрительно посмотрел на Берию. – Что там а Урале?

– Органы свою задачу выполнят, – твердо сказал Берия. – И армия готова. Ждут приказа товарища Сталина.

– Просто у тебя, Лаврентий, получается. – Сталин вернулся к столу и впервые за последние годы принялся набивать трубку табаком. Он достал из стола черно‑зеленую с золотым тиснением коробку «Герцеговины Флор», оторвал у папиросы мундштук и, разрывая наискось папиросную бумагу, принялся ссыпать желтоватый табак в жерло чубука, приминая табак большим пальцем. Так же неторопливо и не глядя на Берию, Сталин распотрошил вторую папиросу, потом пошарил глазами по столу, широко открыл ящик стола и некоторое время что‑то искал. «Спички ищет», – понял Берия. Сталин поднял голову, исподлобья глянул на верного Лаврентия и глухим сипловатым голосом позвал Поскребышева. Тот словно ждал этого зова – появился в кабинете чертиком из табакерки, зажег спичку и поднес к трубке. Сталин окутался душистым голубоватым облаком, а Поскребышев исчез так же неожиданно, как и появился.

– Просто у тебя получается, – повторил Сталин, принимаясь мелкими шажками мерить кабинет. – Безусловно, это враги. И не советского государства, нет, это враги всего рода человеческого. Зачем они зовут человечество в свою Коалицию? Какие у них цели? В обращении тщательно затушевывается классовый характер отношений членов Коалиции. Вместо этого нам подкидывают сказочку о необходимости перехода к новому мышлению. Черчилль с Рузвельтом неправильно мыслят, товарищ Сталин неправильно, по их мнению, мыслит. Они говорят, что мы, должны переучиваться. А сколько времени займет у людей подход к новому мышлению? Нам говорят, что это займет у человечества шестьдесят, а то и семьдесят тысяч лет. Что это? Глупость или преступный умысел? Что может произойти на этом пути? На этом пути может случиться межпланетная интервенция. Можем мы это позволить? Нет, Лаврентий, этого мы позволить не можем. Нельзя, чтобы человечество столкнули на опасный путь. И что мы должны делать? – Сталин резко повернулся к молчащему Берии, покачал головой. – Ни в коем случае не соглашаться со сказанным. Более того, мы должны показать представителям этой неведомой Коалиции всю мощь Земли и всю серьезность наших намерений. Понимаешь?

– Понимаю, – сказал Берия. – А если они все‑таки правы, Коба? Если мы идем по неверному пути?

– И ты тоже, – яростно пыхнул трубкой вождь. – И ты засомневался!

– Я просто высказываю предположения, Коба, – мягко возразил Берия. – Может случиться так, что все идут в ногу и правильно, а мы уподобились солдату, который спутал правую ногу с левой и таким образом…

– Глупость! – резко оборвал его Сталин. – Троцкий тоже упрекал нас в отходе от принципов социализма. Жизнь его слова опровергла самым действенным образом. Если бы Россия и ее народы шли неправильным путем, победили бы мы в прошедшей войне? Добились бы таких потрясающих успехов в послевоенном строительстве?

На послевоенное строительство у Лаврентия Берии был свой взгляд, несколько отличный от мнения вождя, но обстановка не располагала к спору, и Берия благоразумно промолчал.