Относительно прочности и остойчивости лодки можно было не беспокоиться: такие не тонут при любом волнении моря. Однако Лукашевич вымок с ног до головы и продрог, волны вновь и вновь окатывали его, и как долго он сможет продержаться, оставалось под вопросом.

«Что-то нужно делать, — одна и та же мысль в разных вариациях билась в голове Лукашевича. — Нужно что-то делать. Делать что-то нужно».

Стуча зубами от холода, он нащупал еще один шнур и подтянул к лодке мешок с НАЗом. В мешке лежали консервы, медикаменты, аварийная радиостанция «Комар» и две сигнальные ракеты. Консервы и медикаменты не пригодятся — не успеют пригодиться, а вот радиостанция и ракеты… Пальцы потеряли гибкость, клапан мешка не открывался, Лукашевич сдернул перчатки, но это не помогло. Тогда он пустил в ход зубы. Наконец НАЗ был распакован. Консервные банки и аптечку Алексей сразу выбросил за борт. Разорвал герметичный полиэтилен, в который была завернута радиостанция, перекинул тумблер. На радиостанции загорелась лампочка, и в эфир на аварийной частоте понеслись сигналы «SOS». Лукашевич, одной рукой удерживая радиостанцию, другой принялся растирать шею и плечо. Помогло это мало. Тело с каждой секундой немело всё больше. Глаза слезились, он перестал чувствовать холод, но это уже не пугало его. С какого-то момента Лукашевич перестал воспринимать происходящее как нечто реальное, он бултыхался в черной воде под черным небом, уже умирая, но не понимая этого.

В какой-то момент ему показалось, что он слышит характерный звук работающего двигателя и шипение воды, рассекаемой форштевнем. И вроде бы даже мелькнул в сумраке совсем близко силуэт корабля с хищными обводами. И скользнул по воде луч прожектора. Лукашевич отреагировал на это видение не сразу. Он лежал в лодке в позе зародыша, засунув замерзшие руки под мышки, и распрямляться ему не хотелось. Невыносимо тяжко было распрямляться. Невыносимо тяжело было вообще двигаться.

Но видение повторилось. Сквозь сумрак шел корабль — корабль-призрак, и скользил по волнам луч прожектора. И тогда Лукашевич услышал свое имя. Это встряхнуло его. Он приподнялся, напрягая последние силы.

— Алексей! — звал громкий голос. — Алексей! Лукашевич!

Старший лейтенант медленно потянулся руками к засунутым за пояс сигнальным ракетам, вытащил одну, всё еще не веря в то, что рядом с ним кружит корабль.

— Алексей!!! Где ты?!

Лукашевич сдернул предохранительный колпачок, вставил одеревеневший палец в кольцо и дернул. Красная ракета, разбрасывая искры, с шипением взлетела в воздух. Сразу стало намного светлее. Пустой патрон вывалился из рук старшего лейтенанта. Лукашевич снова свернулся и уронил голову.

— Мы видим тебя, Алексей! — загрохотал усиленный мегафоном голос. — Мы идем! Держись!..

С момента, когда ноги Лукашевича коснулись ледяной воды Баренцева моря, прошло сорок шесть минут.

* * *

(Баренцево море, декабрь 1998 года)

…Пульсирующий свет мигалок. Суровая, мужественная музыка. Лица шоферов — желтые, с узким разрезом глаз. Портовые краны перегружают ящики с пирса в трюм теплохода. Крупным планом — борт теплохода; надпись белой краской: «Нежин»…

…Мальчишеские сердца трепещут. Трое ребят в первом ряду кинотеатра возбуждены до предела. Им уже рассказывали об этом фильме, они знают, что «это круто», они замирают в сладком предвкушении невероятных и стремительных приключений, которые будут им сейчас показаны на экране…

…Голоса.