Рашидов резко пошел на поправку. Это не могло его не радовать, однако Руслана ждали и разочарования. Например, оказалось, что он комиссован подчистую, и за штурвал «Сухого», да и любого другого боевого самолета, ему сесть не разрешат ни под каким видом. В довершение, расследование дела о предательстве царандоя, которое вдруг зачем-то затеяла военная прокуратура, требовало отыскания виновных, а поскольку до предателей-афганцев было далеко, а до собственных офицеров рукой подать — вот они, голубчики, — следователи стали копать под командира части, в которой служил Рашидов; у того было что скрывать от их бдительного взора, а потому он разыграл настоящую комедию (для Рашидова это была, скорее, трагикомедия), обвинив пилотов-штурмовиков в несанкционированном вылете. Разумеется, из затеи командира ничего бы не вышло, но на дворе стоял восемьдесят седьмой год, коррупция в армии (да и во всем остальном обществе) достигла небывалых размеров (хотя скажи кому, каких размеров она достигнет через десять лет, никто бы не поверил), и следователя, прибывшего разбираться, удалось купить за видеомагнитофон и пачку кассет с жестким порно к нему. В результате было найдено компромиссное решение: да, сигнал от царандоя имел место, но предусмотрительный командир велел перепроверить поступившую информацию, в то время как двое пилотов, находясь в состоянии «куража» (так и было сказано в рапорте), самовольно покинули часть на приписанных к ним штурмовиках, собираясь нанести ракетно-бомбовый удар по позициям моджахедов, но попали в засаду, один штурмовик был сбит, другой с сильными повреждениями дотянул до базы. Новая версия давних событий была шита белыми нитками, это понимали все, но всем она была выгодна, и свою Звезду — без сомнения, заслуженную — Рашидов так и не получил.

Впрочем, его это больше не интересовало. После последнего вылета, после четырех часов, проведенных на операционном столе, он сильно изменился. В отличие от коллег, попавших в сходную ситуацию, он не писал писем министру обороны, не требовал повторного медицинского освидетельствования, не пил в тоске «шило» по углам. Со стороны казалось, что он вообще потерял какое-либо влечение к авиации, а особо — к военной. Однако это постороннее впечатление было обманчивым. Рашидов и не думал расставаться с небом. Наоборот, он собирался завоевать его. Но не для русских, а для своего нового бога. Руслан запомнил свой сон: от первого до последнего эпизода; запомнил он и слова Джибрила. Руслан демобилизовался и стал искать применение своим силам. И очень скоро, когда в советской империи центробежные настроения возобладали над здравым смыслом, он нашел людей, которые оценили его знания и умения по достоинству и которым не нужно было предъявлять «паспорт налета» или «свидетельство о пригодности по медицинским показателям» — этим людям было достаточно одного: он с ними, и он их не предаст.

Рашидов был везде, где шла война. Он сжигал поселки иноверцев в Нагорном Карабахе, совершенствовался в бомбометании по городской застройке в Приднестровье, оказывал поддержку с воздуха повстанцам Таджикистана. Только во время чеченской кампании ему ни разу не удалось подняться в воздух: русские хоть и вели себя тогда как полные идиоты, но первое, что сделали — это разбомбили военные аэродромы противника, в результате чего Рашидову пришлось полгода слоняться с отрядом таких же обездоленных пилотов-чеченцев, партизаня, захватывая в плен нерасторопных российских солдат, подбивая танки из гранатометов, охотясь на вертолеты со «стингером» в руках. Теперь, когда Рашидов воевал на стороне истинной веры, новый бог берег его — даже в самых ожесточенных боях пули и осколки летели мимо, и бывший пилот советских ВВС выходил из переделок без единой царапины.