Ехали долго и наконец остановились возле большого, но одиноко стоящего дома, показавшегося Володе с первого взгляда чем-то вроде рабочего клуба или дворца культуры. Но, видно, этот клуб рабочими уже не посещался, потому что возле его подъезда стояли десятка два машин иностранных марок. «Вольво», «ситроены», «форды», «мерседесы», намытые и ухоженные, матово поблескивая плавными изводами шикарных кузовов, казались похожими на ленивых, лоснящихся тюленей, взобравшихся на берег, сытых и разнеженных.

— Ну все, выходь! — скомандовал Аякс, обращаясь к Володе, прильнувшему к окну и тоже разнеженному в теплом салоне.

Мальчик вылез. Дима уже шел ко входу в клуб, на ходу доставая из заднего кармана джинсов бумажник. Поговорил с двумя бугаями-привратниками в кожаных куртках, с лицами, наспех вырубленными из дубовых пней. Те, приняв из рук Димы деньги, кивнули, не прекращая двигать челюстями.

— Скорей давайте! — крикнул Дима, махнув рукой и приглашая своих попутчиков пройти в вестибюль клуба. — Уже сейчас начнут!

— Да успеем, — лениво отозвался Аякс, запирая машину. — Не на Тертого поставим, так на Зайца. Все равно не пролетим.

Володя, не понимая, куда его привезли, но встревоженный предчувствием чего-то острого, необычайного, прошел вслед за Димой мимо молчащих стражей, обдавших его резким запахом своих кожаных курток, мятной жевательной резинки, табака и крепкого дезодоранта.

— Быстрее! Быстрее! — торопил Дима Володю и Аякса, которому могучая стать мешала передвигаться быстро. — Мы должны успеть поставить! И не на Зайца, а только на Тертого!

Да, на самом деле, здесь когда-то был рабочий клуб, но теперь трудно было сказать, как использовалось это большое здание. На стенах коридора, пустынного и длинного, по которому они шли, висели яркие плакаты с обнаженными красотками, реклама разных товаров, кое-где — авангардные картины, и казалось, что Володя попал в какой-то путаный, обманчивый, но манящий своей пестрой красотой лабиринт, где ничто не греет, где холодно и неуютно, но очень любопытно идти в мелькании всего нового, яркого, хоть и бессмысленно-плоского.

Наконец они стали приближаться к распахнутым дверям зала, откуда доносился негромкий шум — чье-то похохатывание, позвякивание, невнятный говор. Вошли, и Володя оказался в обширном зале, в центре которого помещался обыкновенный боксерский ринг, а ряды зрительских кресел располагались амфитеатром, поднимаясь от самого ринга один над другим к потолку зала. Зрителей было немного — сорок-пятьдесят человек, разместившихся кто где хочет. В основном здесь были пары: мужчины и женщины, и Володя скоро заметил, что все они были прекрасно одеты. На многих женщинах были вечерние платья с открытой грудью и спиной, чудные шляпки с вуальками, их шеи искрились всполохами бриллиантов, а мужчины, почти все, восседали в черных парах и с черными кис-кис на белоснежных сорочках. Особенно понравились Володе позы сидевших здесь людей. Все они непринужденно развалились в мягких креслах, закинув нога на ногу. Многие мужчины обнимали своих дам, а те довольно смеялись и отхлебывали из бокалов или курили. Володя увидел и официантов, обносивших всех присутствующих бокалами с вином или прохладительным (мальчик точно не знал). В общем, Володя даже немного очумел от этой светской обстановки. Его охватило сладостное чувство довольства собой. «Вот это да! — подумал он. — Здесь, вот здесь весь петербургский свет! Какие люди! И я среди них! Да, это неслучайно! Я тоже стою их! Я такой же, как и они!» И еще Володя вдруг ни к месту вспомнил о своем отце, рабочем, да еще лишившимся места, и ненависть к тому, откуда он вышел, к среде, где рос, к родным и дому, ко всей стране резанула его сознание.