- Холмогорские мы, бабуленька. Домоводство всякое знаем, стирка-глажка опять же, да за чумными и чесоточными следить сподоблены...

    - Эй, а медицинская справка у него есть? - невольно поёжился я: санитару с такими грязнющими ногтями не то что уход, «утку» из-под больных выносить непозволительно!

    - Да уж, антисанитария во всё лицо, - не сразу припомнив нужное слово, согласилась Яга. - Встаньте-ка рядочком, помощнички, нам присмотреться следует. А кто у нас тут третьим номером быть должно, вылазь из-под лавки!

    Он вылез... частично... в том смысле, что сначала появился его нос и только потом весь оставшийся типаж. Честно говоря, я и забыл, как именно таких мы в курсантстве на рынках гоняли... Ай, ара, где такой взялся, э!

    - Никита, он мне что, глазки строит? - сипло выдохнула бабка, заполыхав словно маков цвет.

    Новый домовой, в свежей рубашке, весь ухоженный и отглаженный, с выбритым в цвет фиолетового баклажана подбородком, смотрел на нашу домохозяйку из-под длиннющих загнутых ресниц, а буденовские усы и неудобоносимый нос лишь добавляли ему страстного южного шарма...

    - Гражданин, представьтесь и доложите резюме, - вступился я, потому что бабка явно была под впечатлением. В её годы ТАКИХ откровенных взглядов она удостаивалась редко...

    - Назим, - блеснув сахарными зубами, ответил третий претендент. - Эта имя. А резюме... бальшое! Ну или очен удовлитворителное...

    Теперь уже покраснел я, беспомощно развернувшись к Яге. Наша эксперт-криминалистка пару раз шумно втянула ноздрями воздух, зачем-то сумбурно поправила платочек и почти с тем же акцентом объявила:

    - Этава хачу!

    * * *

    В общем, мне пришлось выйти. Хотя, правильнее сказать, меня просто выперли из избы. Видите ли, условия работы и вопросы оплаты труда обсуждаются трудоустраивающимся и работодателем лично, без третьих лиц. Вот так вот... теперь я - третий лишний! О-бал-деть...

    Я уселся на завалинке, у крылечка, в позе старого деда Щукаря, сгорбив спину и щурясь на дружелюбное солнышко, лениво сползающее в предзакатные облака. Неспешно наступал упоительный российский вечер... Судя по далёкому треньканью нетрезвой балалайки, «упоительность» вечера действовала не на меня одного. Или, правильнее сказать, на меня одного она действовала лирически-романтическим образом, а вот народ на деревне подходил к вечернему отдыху более традиционно...

    Митька Лобов пробегал, проводил дознание,

    Нашу Маньку приглашал на согласование.

    Будет девке с тех дознаний,

    Девять месяцев страданий!

    Я на первых порах, знаете ли, как-то даже не вслушивался. Это у нас в Лукошкине народ политически активный, что думает, то и говорит, лепит в лицо правду-матку и с каждого забора орёт о наболевшем. В сельской местности всё гораздо тоньше, лиричнее, песеннее...

    Участковый, говорят, больно скор с допросами -

    Всем коровушкам подряд приставал с вопросами,

    Так одна не промолчала,

    А штаны ему сжевала!

    Сами видите, по тексту и рифме - попса голимая... Граждане здесь непривередливые, любой шутке умиляются, для них наш приезд на каникулы - нечто вроде эпохального события лет на двести вперёд. Сами запомнят и внукам закажут, однако как у них быстро новости распространяются...

    Выбирала домового бабка экспертизная -

    Не хромого, не кривого, в деле некапризного!

    Костяною-то ногой,

    Чай, прельстится не любой!

    Упс.