Королева хорошо помнила свои первые недели при дворе молодого мужа, когда одним из главных врагов стала золовка принцесса Августа. Она делала все, чтобы ее жизнь как можно сильнее искорежить. Злая, ядовитая, как оса, наверное, потому, что была незамужней, она пыталась поссорить королеву с ее свекровью, вдовой – принцессой Уэльской. Принцессу Уэльскую было не в чем упрекнуть, просто она хотела сохранить свое влияние на короля, ее сына, а не делить его с молодой женой, пусть даже королевой.

«Я ненавидела мою золовку Августу, – думала королева. – Высокомерная интриганка. Как я рада была, что она вышла замуж и уехала в Брунсвик. После ее отъезда никто о ней не вспоминал, не ждал ее возвращения. Никто здесь не будет рад и ее дочери, – пообещала себе Шарлотта. – Я уже заранее ненавижу это существо».

Потом он вздохнул и перечитал только что написанное.

«Ни слова правды», – сказал он себе и, взяв платок, промокнул им глаза. Сделал это не очень старательно, может быть, потому, что свидетелей не было.

Снова быстро просмотрел письмо.

«Каким бы путем принцесса ни приехала, мне ясно, что это нужно обговорить немедленно… Немедленно», – повторил он про себя. Это значило, что через несколько недель она будет здесь.

– Я заболеваю от одной этой мысли, – бормотал он. – Однако это случится. Другого выхода нет.

Когда он женится, ему будет назначено достаточное содержание. Даже его отец и Пит не могли отказать ему в этом. А кредиторы требовали выплат сейчас. Он был в таких долгах, что даже не хотелось думать об этом. У него всегда были долги, с тех пор, как он смог самостоятельно занимать, но он не относился к ним серьезно до времени их погашения. Парламент платил. Это была одна из обязанностей парламента. Не могли же они допустить, чтобы принц Уэльский жил, как нищий?

Они понимали это, но выдвинули условия, а он был вынужден уступить и согласиться жениться на этой немецкой женщине. Когда-то это казалось приемлемым и неизбежным, однако чем ближе подходил срок, тем невыносимей ему казалась сама мысль об этом браке.

Франсес уверяла его, что все будет хорошо. У него останется Франсес, он по-прежнему очарован ею, но в глубине души он знал, что желает Марию… она нужна ему, чтобы к кому-то можно было возвращаться, исповедываться, раскаиваться и получать прощение. Только Мария могла понять все перипетии его жизни, в душе он знал, что она единственная, кого он любил, женщина, которую считал своей женой; что греха таить, церемония на Парк-стрит десять лет тому назад была настоящей женитьбой.

А Мария была его настоящей женой, и теперь он готовился жениться на германской принцессе только потому, что парламент, король и Пит требовали этого. Они не признавали его женитьбу на Марии, поскольку король издал закон, гласящий, что ни один из членов королевской семьи не может вступить в брак без его согласия. Таков был закон, и любая брачная церемония, происшедшая вопреки закону, даже если она отправлялась священником, считалась недействительной и напрасной. Суд решил так по делу его брата Августа. Вроде все ясно, и Мария должна это понимать, вины его тут нет. Его загоняли в брак насильно, именем закона. О, какое бремя быть наследником короны! Мысленно он возвращался к первым дням с Марией. Он пылал страстью к ней, страстью, с которой не мог совладать, верил, что сможет сделать все, абсолютно все, чтобы жениться на ней.

пел тогда он и верил в свои слова.

О да, он верил в это. И он готов был все отдать и покинуть Англию вместе с ней. Они могли обзавестись уютным маленьким домиком на континенте, скажем, во Франции. Нет, не во Франции, эта несчастная страна так кровожадно отвергла монархию… лучше не во Франции, которая напоминала ему, как непрочно сидит корона на королевских головах, хотя эта ненадежность отнюдь не делает ее менее желанной.