Уж лучше бы они всегда лгали: тогда люди знали бы, что о них
думать. Добавим, что никто не ведет счета их промахам, как бы часты и обычны
они ни были; что же касается предсказаний, оказавшихся правильными, то им
придают большое значение именно потому, что они редки и в силу этого кажутся
нам чем-то непостижимым и изумительным. Вот как Диагор, по прозвищу Атеист,
находясь в Самофракии, ответил тому, кто, показав ему в храме многочисленные
дарственные приношения с изображением людей, спасшихся при кораблекрушении,
обратился к нему с вопросом: "Ну вот, ты, который считаешь, что богам
глубоко безразличны людские дела, что ты скажешь о стольких людях, спасенных
милосердием?" "Пусть так, - ответил Диагор. - Но ведь тут нет изображений
утонувших, а их несравненно больше". Цицерон говорит, что между всеми
философами, разделявшими веру в богов, один Ксенофан Колофонский пытался
бороться с предсказателями разного рода [17]. Тем менее удивительно, что
иные из наших властителей, как мы видим, все еще придают значение подобной
нелепости, и нередко себе во вред.
Я хотел бы увидеть собственными глазами два таких чуда, как книгу
Иоахима, аббата из Калабрии, предсказавшего всех будущих пап, их имена и их
облик, и книгу императора Льва, предсказавшего византийских императоров и
патриархов [18]. Но собственными глазами я видел лишь вот что: во времена
общественных бедствий люди, потрясенные своими невзгодами, отдаются во
власть суеверий и пытаются выискать в небесных знамениях причину и
предвестие обрушившихся на них несчастий. И так как мои современники
обнаруживают в этом непостижимое искусство и ловкость, я пришел к убеждению,
что, поскольку для умов острых и праздных это занятие не что иное, как
развлечение, всякий, кто склонен к такого рода умствованиям, кто умеет
повернуть их то в ту, то в другую сторону, может отыскать в любых писаниях
все, чего бы он ни искал. Впрочем, главное условие успеха таких гадателей -
это темный язык, двусмысленность и причудливость пророческих словес, в
которые авторы этих книг не вложили определенного смысла с тем, чтобы
потомство находило здесь все, чего бы ни пожелало.
"Демон" Сократа [19] был, по-видимому, неким побуждением его воли,
возникавшим помимо его сознания. Вполне вероятно, однако, что в душе, столь
возвышенной, как у него, к тому же подготовленной постоянным упражнением в
мудрости и добродетели, эти влечения, хотя бы смутные и неосознанные, были
всегда разумными и достойными того, чтобы следовать им. Каждый в той или
иной мере ощущал в себе подобного рода властные побуждения, возникавшие у
него стремительно и внезапно. Я, который не очень-то доверяю благоразумию
наших обдуманных решений, склонен высоко ценить такие побуждения. Нередко я
и сам их испытывал; они сильно влекут к чему-нибудь или отвращают от
какой-либо вещи, - последнее у Сократа бывало чаще. |