Предоставляю вам поразмыслить, существует ли такая часть нашего тела,
которая безотказно выполняла бы свою работу в согласии с нашей волей и
никогда бы не действовала наперекор ей. Каждой из них свойственны свои
особые страсти, которые пробуждают ее от спячки или погружают, напротив, в
сон, не спрашиваясь у нас. Как часто непроизвольные движения на нашем лице
уличают нас в таких мыслях, которые мы хотели бы утаить про себя, и тем
самым выдают окружающим! Та же причина, что возбуждает наши сокровенные
органы, возбуждает без нашего ведома также сердце, легкие, пульс: вид
приятного нам предмета мгновенно воспламеняет нас лихорадочным возбуждением.
Разве мышцы и жилы не напрягаются, а также не расслабляются сами собой, не
только помимо участия нашей воли, но и тогда, когда мы даже не помышляем об
этом? Не по нашему приказанию волосы становятся у нас дыбом, а кожа
покрывается потом от желания или страха. Бывает и так, что язык цепенеет и
голос застревает в гортани. Когда нам нечего есть, мы охотно запретили бы
голоду беспокоить нас своими напоминаниями, и, однако, желание есть и есть
не перестает терзать наши органы, подчиненные ему, совершенно так же, как
то, другое желание; и оно же, когда ему вздумается, внезапно бежит от нас, и
часто весьма некстати. Органы, предназначенные разгружать наш желудок, также
сжимаются и расширяются по своему произволу, помимо нашего намерения, и
порой вопреки ему, равно как и те, которым надлежит разгружать наши почки.
Правда, св. Августин, чтобы доказать всемогущество вашей воли, в ряду других
доказательств ссылается также на одного человека, которого от сам видел и
который приказывал своему заду производить то или иное количество выстрелов,
а комментатор св. Августина Вивес добавляет пример, относящийся уже к его
времени, сообщая, что некто умел издавать подобные звуки соответственно
размеру стихов, которые при этом читали ему; отсюда, однако, вовсе не
вытекает, что данная часть нашего тела всегда повинуется нам, ибо чаще всего
она ведет себя весьма и весьма нескромно, доставляя нам немало хлопот.
Добавлю, что мне ведома одна такая же часть нашего тела, настолько шумливая
в своенравная, что вот уже сорок лет, как она не дает своему хозяину ни
отдыха, нм срока, действуя постоянно и непрерывно и ведя его, подобным
образом, к преждевременной смерти.
Но и наша воля, защищая права которой мы выдвинули эти упреки, - как же
дело обстоит с нею? Не можем ли мы по причине свойственных ей строптивости и
необузданности с еще большим основанием заклеймить ее обвинением в
возмущениях и мятежах? Всегда ли она желает того, чего мы хотим, чтобы
желала она? Не желает ли она часто того - и притом к явному ущербу для нас,
- что мы ей запрещаем желать? Не отказывается ли она повиноваться решениям
нашего разума? Наконец, в пользу моего подзащитного я мог бы добавить и
следующее: да соблаговолят принять во внимание то, что обвинение, выдвинутое
против него, неразрывно связано с пособничеством его сотоварищей, хотя и
обращено только к нему одному, ибо улики и доказательства здесь таковы, что,
учитывая обстоятельства тяжущихся сторон, они не могут быть предъявлены его
сотоварищам. |