Но вот что мы знаем на
основании опыта: женщины сообщают детям, вынашивая их в своем чреве, черты
одолевающих их фантазией; доказательством может служить та, что родила
негра. Карлу, королю богемскому и императору, показали как-то одну девицу из
Пизы, покрытую густой и длинною шерстью; по словам матери, она ее зачала
такою, потому что над ее постелью висел образ Иоанна Крестителя. То же самое
и у животных; доказательство - овны Иакова [16], а также куропатки и зайцы,
выбеленные в горах лежащим там снегом. Недавно мне пришлось наблюдать, как
кошка подстерегала сидевшую на дереве птичку; обе они некоторое время
смотрели, не сводя глаз, друг на друга, и вдруг птичка как мертвая свалилась
кошке прямо в лапы, то ли одурманенная своим собственным воображением, то ли
привлеченная какой-то притягательной силой, исходившей от кошки. Любители
соколиной охоты знают, конечно, рассказ о сокольничем, который побился об
заклад, что, пристально смотря на парящего в небе ястреба, он заставит его,
единственно лишь силою своего взгляда, спуститься на землю и, как говорят,
добился своего. Впрочем, рассказы, заимствованные мной у других, я оставляю
на совести тех, от кого я их слышал.
Выводы из всего этого принадлежат мне, и я пришел к ним путем
рассуждения, а не опираясь на мой личный опыт. Каждый может добавить к
приведенному мной свои собственные примеры, а у кого их нет, то пусть
поверит мне, что они легко найдутся, принимая во внимание большое число и
разнообразие засвидетельствованных случаев подобного рода. Если приведенные
мною примеры не вполне убедительны, пусть другой подыщет более подходящие.
При изучении наших нравов и побуждений, чем я, собственно, и занимаясь,
вымышленные свидетельства так же пригодны, как подлинные, при условии, что
они не противоречат возможному. Произошло ли это в действительности или нет,
случилось ли это в Париже иль в Риме, с Жаном иль Пьером, - вполне
безразлично, лишь бы дело шло о той или иной способности человека, которую я
с пользою для себя подметил в рассказе. Я ее вижу и извлекаю из нее выгоду,
независимо от того, принадлежит ли она теням или живым людям. И из различных
уроков, заключенных нередко в подобных историях, я использую для своих целей
лишь наиболее необычные и поучительные. Есть писатели, ставящие себе задачей
изображать действительные события. Моя же задача - лишь бы я был в состоянии
справиться с нею - в том, чтобы изображать вещи, которые могли бы произойти.
Школьной премудрости разрешается - да иначе и быть не могло бы - усматривать
сходство между вещами даже тогда, когда на деле его вовсе и нет. Я же ничего
такого не делаю и в этом отношении превосхожу своею дотошностью самого
строгого историка. В примерах, мною здесь приводимых и почерпнутых из всего
того, что мне довелось слышать, самому совершить или сказать, я не позволил
себе изменить ни малейшей подробности, как бы малозначительна она ни была. В
том, что я знаю, - скажу по совести, - я не отступаю от действительности ни
на йоту; ну, а если чего не знаю, прошу за это меня не винить. Кстати, по
этому поводу: порой я задумываюсь над тем, как это может теолог, философ или
вообще человек с чуткой совестью и тонким умом браться за составление
хроник? Как могут они согласовать свое мерило правдоподобия с мерилом толпы?
Как могут они отвечать за мысли неизвестных им лиц и выдавать за достоверные
факты свои домыслы и предположения? Ведь они, пожалуй, отказались бы дать
под присягою показания относительно сколько-нибудь сложных происшествий,
случившихся у них на глазах; у них нет, пожалуй, ни одного знакомого им
человека, за намерения которого они согласились бы полностью отвечать. |