Прием устраивали в банкетном зале отеля "Хеерен-грахт". Когда Дэвид и Дебра поднимались в лифте, она, казалось, ощутила его страх, потому что крепче сжала его руку.

– Будь сегодня рядом со мной, – прошептала она. – Ты мне нужен.

Он с благодарностью понял, что жена хочет отвлечь его. Они будут настоящим цирком уродов, и хотя большинство гостей было подготовлено, Дэвид чувствовал, что ему предстоит нелегкое испытание. И прижался к ней щекой.

Волосы Дебры были распущены – мягкие, темные, блестящие, солнце вызолотило ее лицо. Простое зеленое узкое платье, прямого силуэта, спускалось до пола, руки и плечи обнажены. Сильные гладкие плечи, особый блеск кожи. Почти никакой косметики, только губы чуть тронуты помадой. Серьезное выражение лица подчеркивало грациозность походки, когда Дебра шла с Дэвидом под руку, вселяя в него столь необходимое ему мужество войти в заполненный зал.

Съехалось избранное общество: женщины в шелках и драгоценностях, мужчины в темных костюмах (их грузность и осанка свидетельствовали о власти и богатстве), но Бриг даже в штатском выделялся в толпе – жесткий и поджарый среди пухлых и самодовольных – как ястреб в стае фазанов.

Он привел с собой Рувима Фридмана и небрежно представил его. Фридман оказался невысоким человеком плотного телосложения, с непропорционально большой головой. Волосы на его круглом черепе были коротко подстрижены и поседели, но Дэвиду понравились маленькие, блестящие птичьи глаза и непринужденная улыбка. Ладонь у него была теплая, но сухая и крепкая. Дебре он тоже понравился, и она улыбалась, слыша его голос, чувствуя обаяние его личности.

Когда они садились за стол, она спросила Дэвида, как выглядит Фридман, и радостно засмеялась, когда Дэвид ответил:

– Похож на коалу.

За первым блюдом они весело болтали. Жена Фридмана, молодая, в роговых очках, не красивая, но приятная, держалась с мужем по-дружески, принимала участие в разговоре, и Дэвид услышал, как она спросила:

– Не хотите заглянуть к нам завтра на обед? Если выдержите толпу визжащих детей...

– Обычно мы не ходим... – начала Дебра, но Дэвид заметил в ее голосе колебание, когда она повернулась к нему. – Можно?

Он согласился, и потом они смеялись как старые друзья, но Дэвид был молчалив и отчужден, понимая, что это предлог; его неожиданно начал угнетать гул голосов и звон посуды. Он понял, что тоскует по ночной тишине бушевого вельда, по одиночеству, которое делил только с Деброй.

Когда распорядитель встал, представляя оратора, Дэвиду полегчало: испытание близилось к концу, скоро он сможет уйти и скрыться с Деброй от этих внимательных, понимающих взглядов.

Вступительная речь была гладкой, профессиональной (несколько шуток вызвали общий смех), но бессодержательной: пять минут спустя уже невозможно было вспомнить, о чем в ней говорилось.

Потом встал Бриг и огляделся – с олимпийским спокойствием, с презрением воина к этим мягкотелым неженкам. И хоть эти влиятельные богачи вздрогнули под его взглядом, Дэвид чувствовал, что это им нравится. Этот человек доставлял им странное извращенное удовольствие. Он внушал глубокую уверенность, на него можно было положиться. Он был одним из них и в то же время совсем другим. В нем сосредоточились вся сила и гордость нации.

Даже Дэвида поразило ощущение мощи, исходящее от старого воина, то, как он подчинил себе аудиторию. Он казался бессмертным и неуязвимым, и Дэвид почувствовал, что сердце забилось быстрее: его тоже подхватило течение.

– ...но за все нужно платить. Часть этой платы – постоянная бдительность. Каждый из нас должен быть готов в любую минуту откликнуться на призыв к защите, каждый должен быть готов к любой жертве. Может быть, к жертве самой жизни или чего-нибудь не менее дорогого...

Неожиданно Дэвид обнаружил, что генерал имеет в виду его, они смотрели друг на друга через зал.