Болезнь унесла четверть взрослого населения, а дети до пяти лет погибли почти все; остальные понемногу поправлялись.

На окраине Кумаки находилась роща прекрасных пальм бурити, и здесь, неподалеку от берега озера, на третий день после возвращения наших людей с Ориноко начался обряд мукуари. Он должен был продолжаться целые сутки и завершиться пиршеством, для которого приготовили разные блюда из черепашьих яиц и, конечно же, принесли множество кувшинов неизменного кашири.

В этот день на рассвете меня разбудил гулкий грохот барабанов, доносившийся со всех концов Кумаки, – теперь они будут безумолчно бить в течение многих часов. В тот же момент в мою хижину проскользнуло жуткое чудище. Маска изображала страшного хищника с огромными клыками. Привидение молча выделывало передо мной грозные танцевальные движения, словно стремясь нагнать на меня страх. По легкому прихрамыванию на левую ногу я узнал пришельца.

– Арасибо, не валяй дурака!

Индеец остановился и снял с головы маску.

– Белого Ягуара нельзя обмануть! – проговорил хромой с уважением и таинственно добавил: – Но и Арасибо теперь стал важный!

– Оттого что нацепил это? – спросил я, указывая на его маску.

– Нет, маски на голову для танца все надевают. А я сегодня предводитель мукуари, это большая честь…

Только теперь я заметил на лице его выражение какой‑то комичной горделивости. Индеец извлек из мешка, висевшего у него на поясе, две мараки – это символ шаманской власти, поднял их над головой и стал трясти

– заключенные внутри камушки резко и вызывающе загремели. Не менее вызывающе Арасибо устремил на меня свой косоватый взгляд и, пританцовывая, засеменил мелкими шажками.

– О‑ей! – присвистнул я удивленно. – Высоко же ты метишь! Хочешь занять место шамана?

– Араваки лишились шамана, – ответил он напевно, не прекращая трещать надо мной мараками. – Аравакам нужен шаман.

– Ты в этом уверен, дружище? – выразил я сомнение.

– Нужен! Нужен! – забормотал он убежденно, а лицо его при этом исказилось гримасой исступления. – Скажи, кто убил злого шамана, твоего врага?

– Ты!

– Кто направил руку Арипая! Кто направил глаз ягуара!

– Ты! Но ведь череп ягуара – мой.

– Зато мои руки повесили его на шест. А кто твой самый преданный друг, Белый Ягуар?

– Ты?

– Разве не тебе я обязан тем, что ты защитил меня у горы Грифов, когда другие снова хотели меня бросить? Разве не ты лечил мою ногу, искусанную кайманом?

Отвечая вежливостью на его вежливость, я в тон ему добавил:

– А кто спас ребенка Ласаны от яда, а мою душу от бесчестия?

Арасибо хрипло рассмеялся – смеяться иначе он не умел, – спрятал мараки в мешок и, надев на голову маску, без лишних слов выскользнул из хижины: вероятно, в преддверии знаменательного для него дня он просто хотел заручиться моим расположением.

Минутой позже Ласана внесла завтрак. Как и прежде в Сериме, она и теперь жила с матерью и ребенком подле моей хижины. С ее приходом в хижине словно вспыхнул свет, а я так и онемел от удивления: Ласана была разодета как никогда. Верхняя обнаженная часть ее тела была увешана множеством ожерелий из ярких разноцветных плодов и гирляндами из ароматных красных цветов. Ласана в отличие от большинства индианок была на редкость стройной, с тонкой и гибкой талией. Тело ее, умащенное сегодня благовонными маслами, источало приятный аромат.