Тело ее, умащенное сегодня благовонными маслами, источало приятный аромат. Черные волосы, вымытые в кокосовом молоке, ореолом обрамляли лицо, нежные губы расцветали в мягкой улыбке, влажный блеск глаз чаровал и был подобен чистому бездонному омуту. Восходящее над озером солнце розовыми лучами высвечивало все очарование Ласаны, и никогда прежде она не была так прекрасна, как в это утро.
Я не вымолвил ни слова, но заметить мое восхищение было нетрудно. Разложив на широких листьях завтрак, Ласана не ушла. Она стояла посредине хижины в гордом своем великолепии и, чуть смущаясь, молча радовалась впечатлению, какое на меня произвела.
Я тоже молчал и лишь взглядом спрашивал, по какому поводу столь необычный наряд. Она не выдержала первой и, нарушив молчание, прошептала:
– Сегодня у меня великий день.
– И у тебя тоже? – весело рассмеялся я. – За сегодняшнее утро это уже второй случай!
– Сегодня мой праздник! – опять повторила она.
– Не мукуари же? Ведь женщины не принимают в нем участия…
– Нет… я переселяюсь…
– Куда, Ласана?
– В твою хижину.
Я внимательно взглянул ей в глаза. В них не было ни капли насмешки. Она проговорила это очень уверенно, спокойно, словно речь шла о каком‑то пустяке.
– Хорошо, хорошо, – в тон ей деловито ответил я, – конечно, моя хижина больше вашей и удобнее.
– Не то! – прервала она меня, качнув головой. – С нынешнего вечера я буду твоей женой.
– О‑ей! Вот так чудеса! Это ты сама вдруг так решила, никого не спросив о согласии?
– Я спрашивала.
– Кого, меня?
– Я говорила с Манаури. Он согласился.
– Ах, он согласился! А я? Меня вы спросили?
– Тебя… Но ведь ты… Я думала, Ян…
Бедняжка страшно смутилась, и теперь я уже стал хозяином положения. Я сделал вид, что крайне озадачен ее предложением, и это мое удивление выглядело весьма для нее обидно. Она не знала, как его истолковать, и, пожалуй, впервые за все время утратила обычную уверенность в себе. В глазах ее метнулись искры протеста.
– Если ты отказываешь мне в своей хижине, я могу…
– Совсем напротив, я сам приглашаю тебя к себе. Во всяком случае, – придал я тону своего голоса как можно больше лукавства, – во всяком случае, для меня будет намного удобнее, если ты станешь готовить пищу в моей хижине, а не приносить ее со стороны…
Резкая морщина меж сдвинутых бровей женщины с полной очевидностью свидетельствовала о приближающейся буре. Однако выражение гнева и обиды на смуглом лице отнюдь не лишало его прелести.
– Я всегда буду готовить тебе вкусную пищу, со мной тебе не придется голодать, – проговорила она обиженно и тут же твердо добавила, сверкнув глазами: – Но я хочу, Белый Ягуар, подарить тебе сыновей, которые станут храбрыми воинами!
Она проговорила это с такой наивной простотой и жертвенной решимостью, что я тут же понял: «Хватит, натягивать струну больше не следует».
Сбросив с лица маску показного недовольства, я проворно вскочил, привлек Ласану к себе и, прижав ее голову к своей груди, проговорил:
– О‑ей! Да будет так, как хочешь ты!
Видя, с каким неописуемым облегчением она приняла мои слова, я не преминул шутливо заметить:
– Но наперед обещай: все важные вопросы мы будем обсуждать вместе, вдвоем…
В роще, под пальмами бурити соорудили тольдо для старейшин. Из‑под тенистого навеса было удобно обозревать весь ход мукуари. Около полудня я отправился на торжество вместе с Ласаной. По обычаю женщинам возбранялось находиться поблизости, но Ласана пользовалась особым уважением и имела особые права. |