Вождь Манаури, Арнак и Вагура сидели рядом со мной. Сгорая от любопытства поскорее узнать, что ждет меня завтра, я стал расспрашивать вождя о селениях араваков. С удивлением я узнал, что деревень здесь было немного, всего пять.

– Только пять селений? И больше нет?

– Здесь нет.

– Зато, наверное, это очень большие селения?

– Есть и большие, есть и маленькие. В моей деревне, одной из самых больших, при мне жили почти три раза по сто человек.

– Триста воинов?

– Нет, триста всего. И воинов, и стариков, и детей, и женщин.

– Сколько же примерно человек во всех пяти деревнях?

– Почти десять раз по сто.

– Вместе с женщинами и детьми?

– Да, вместе с женщинами и детьми.

Я едва верил собственным ушам.

– Значит, вас так мало?! Ты не шутишь, Манаури?

– Нет, Ян, я не шучу.

– И это все племя араваков? Я думал, вас больше.

– Ты не ошибался. Араваков намного больше – это великое племя, но живет оно не здесь, а далеко на юге, в краю, который зовется Гвиана, в месяце пути от нас.

– Месяц пути – это примерно пятьсот миль?

– Возможно, пятьсот, возможно, больше. Чтобы попасть туда, нужно перейти великую реку Ибириноко и еще много‑много дней идти на юг от этой реки. Там находятся селения нашего народа.

– Реку Ибириноко?

– Это индейское название реки, которую испанцы зовут Ориноко.

– Значит, здесь живет только небольшой род племени араваков?

– Небольшой род, правильно.

Известие это в первый момент встревожило меня: если здесь так мало людей, то, возможно, не найдется даже охотников доставить меня до английских островов Карибского моря. Но Манаури уверял, что мне не о чем беспокоиться: люди найдутся – это его забота.

Обстоятельства появления здесь, на севере, вдали от основных селений, небольшой части араваков вождь объяснил мне так. Пять или шесть поколении назад, а значит, примерно лет сто тому назад, между племенами араваков на юге произошел резкий раскол и вспыхнула братоубийственная война. Из‑за чего – теперь неизвестно. Племена по берегам реки Эссекибо, более многочисленные, чем другие, одержали верх и жестоко притесняли своих противников. Особенно страдали племена, жившие по берегам реки Померун. И вот однажды они погрузили свой скарб на лодки и в поисках новой родины Отправились вдоль морского побережья на север. Искать пришлось долго: то негостеприимным оказывался берег, то мешала враждебность чужих племен, но в конце концов они нашли все‑таки то, что искали, у подножия горы Грифов. Здесь и осели. С двух сторон соседями у них оказались два воинственных племени карибов. Но жили они довольно далеко и после нескольких неудачных стычек оставили пришельцев в покое и больше не тревожили. Лишь в последние годы на араваков свалились новые беды: на деревни стали устраивать набеги испанские пираты и торговцы невольниками.

– А ты, Манаури, – прервал я рассказ, – был вождем всех араваков здесь, на севере?

– Нет. Каждая из пяти здешних деревень имела своего вождя, главу рода, а я был одним из них.

– А главного вождя у вас не было?

– Был. Его звали Конесо. Но власть у него ограниченна, и он решает только самые общие дела.

– Кто же пользуется у вас полной властью?

– Вождь рода или деревни, но и он подчиняется решениям общего совета, в котором участвуют все взрослые мужчины рода.

– А если совет решит, что мне не надо помогать, поскольку я белый и чужеземец?

Манаури возмутился:

– Ты наш брат, Ян, и спаситель, а индейцы имеют разум и сердце, они не покроют себя позором и не допустят неблагодарности!

– А предположим, что за годы твоей неволи твой преемник вкусил сладость власти и встретит тебя теперь как врага, а меня тем более… Разве это невозможно?

Вероятно, это было возможным, поскольку Манаури вдруг умолк.