Ко мне подошел Вагура и сдавленным от волнения шепотом спросил:

– Ты думаешь, здесь случилось какое‑то несчастье?

– Не знаю. Во всяком случае, что‑то здесь не в порядке, это ясно. Жителей нет.

– Может быть, всех увели испанцы?

– Узнаем, когда доберемся до хижин.

Еще на шхуне меня предупредили, что здесь множество ядовитых змей, заставив надеть добытые у испанцев башмаки, от ходьбы в которых я давно отвык и теперь испытывал от них немало неудобств. Змеи змеями, но сейчас следовало подкрадываться, соблюдая полнейшую тишину, и я не без удовольствия поспешил сбросить проклятую обувь и наконец вздохнул с облегчением. Сколь приятно холодила земля босые ноги! Вагура спрятал башмаки в дупло дерева, росшего на берегу озера.

Дальше мы двигались, прячась под сенью кустарника, и наконец добрались до первой хижины. Стены ее были сплетены из тростника, крыша покрыта листьями кокосовых пальм.

Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что хижина давно покинута и полуразвалилась: тростниковые стены местами прогнили, сквозь дыру в крыше заглядывала луна.

– Проверь, что там внутри! – поручил Манаури Арнаку.

Укрывшись в чаще кустарника, мы ждали возвращения юноши.

– Ты не помнишь, кто жил в этой хижине? – спросил я у вождя.

– Помню. Мабукули, мой друг.

– Когда испанцы напали на вас, он не попал в плен?

– Нет. Во время нападения его здесь не было, как и многих других.

– Значит, после нападения он мог возвратиться и продолжать здесь жить?

– Мог.

Арнак вернулся и сообщил, что ничего подозрительного в хижине не обнаружил; некоторые мелкие предметы обихода, например сосуды из тыкв для воды, валялись еще на земле, а сама хижина производила впечатление оставленной хозяевами добровольно.

– Никаких следов борьбы или насилия ты не заметил? – допытывался вождь.

– Нет.

Вокруг нас царила мертвая тишина; все указывало на то, что деревня пуста. Пораженных этим индейцев охватило глубокое уныние, передавшееся, естественно, и мне. Зловещая тайна окутывала вымершее индейское селение. Когда всей группой мы приблизились к покинутой хижине, я посоветовал спутникам без крайней нужды в нее не входить: изгнать жителей из их обиталищ могла какая‑нибудь заразная болезнь.

Продвигаясь дальше, мы миновали пепелище другой хижины. Но тут один из индейцев припомнил, что она сгорела еще во время нападения испанцев, захвативших его в рабство. Следовательно, пожар уничтожил ее давно, тогда как жители оставили селение значительно позже – год или два тому назад, – о чем свидетельствовали многие приметы, обнаруженные нами возле других хижин.

Эта невыразимо тягостная картина покинутых и заброшенных жилищ сопровождала нас на всем пути к противоположному концу деревни. Хижины и шалаши стояли не друг подле друга, а были разбросаны на довольно значительном расстоянии. Наконец путь нам преградила широкая, но мелководная река, впадавшая в лагуну. На берегу ее мы присели на землю под сенью развесистого дерева и стали совещаться.

– Одно ясно, – проговорил я полушепотом, – ни нападения, ни кровопролития здесь не было.

Все с этим согласились.

– Нигде никаких следов борьбы, хотя бы сломанное копье или стрела – ничего, – добавил Манаури.

– Куда же они могли уйти? – задумчиво проговорил Арнак.

– Думаю, куда‑то в глубь материка, подальше от побережья, – высказал я предположение. – У моря им, видимо, постоянно угрожали белые пираты.

Мысль эта пришлась всем по душе, и за нее ухватились; она оставляла надежду, что на деревню не свалилась какая‑то ужасная катастрофа или повальный мор.