– А как же случилось, что ты остался здесь совсем один? – спросил я Арасибо.

Лицо индейца исказила гримаса, придавшая ему еще более отталкивающее выражение. Мне стало жаль этого человека, имевшего столь безобразную внешность, хотя, кажется, он был далеко не таким плохим, как казался на первый взгляд.

– Перед самым уходом племени я охотился у реки, – стал рассказывать он печальным голосом. – На берегу большой‑большой кайман схватил меня за ногу. Я долго с ним боролся и сумел все‑таки вырваться. Я потерял много крови и долго лежал без сознания. Сколько лежал? Никто не знает. Меня нашли в последний вечер перед уходом. Лодки уже ушли в море. Со сломанной ногой я не мог идти. Старый шаман Карапана ненавидел меня, потому что…

Он в нерешительности умолк, как бы сомневаясь, смеет ли продолжать.

– Говори! – потребовал Манаури.

Арасибо махнул рукой, всем видом своим выражая, что об этом не стоит говорить.

– Нет, говори! Почему тебя ненавидел Карапана, ну? – настаивал вождь.

– Ты же знаешь, мы тоже его не любим!

– Он ненавидел меня потому, что я знаю многие его хитрости и уловки. Он боялся за свою власть и подговорил против меня Конесо. Конесо не позволил меня нести и оставил одного, надеясь, что я умру. Все ушли, а меня бросили… Родственники оставили мне немного еды. Но я не умер и даже могу ходить!

– Значит, Конесо все еще главный вождь? – В голосе Манаури прозвучал гнев. – И Карапана с ним?

– Да, главный. И Карапана с ним.

Итак, положение наше прояснилось. Прояснилось?! Никогда, вероятно, в этом слове не звучало столько злой иронии, как сейчас, при наших обстоятельствах. Прояснилось, что мы оказались одни, что мы не можем рассчитывать на чью‑нибудь помощь, а все араваки ушли неведомо куда, и теперь ищи ветра в поле. Обстановка вокруг неясная, а соседство алчных испанцев более чем опасно. Оставаться в этом месте дольше означало навлекать на свою голову новые беды. Арасибо в самых мрачных красках описывал жестокость испанцев из Ла‑Соледада: силы у них несметные, всех они хотят подавить железной пятой, разбойничают повсюду, а на службе у них много куманагото…

– Кто это такие? – поинтересовался я.

– Куманагото – это соседнее племя индейцев на западе, – пояснил Манаури. – Кровожадные людоеды.

– Людоеды? Возможно ли?

– Я тебе говорю! – заверил вождь. – Прежде у нас немало было с ними хлопот. Это настоящие карибы.

– А карибы плохие?

– Плохие и дикие. У карибов много разных племен, на все они любители пограбить, а трудиться и обрабатывать землю не любят.

– А разве вы не карибы? – спросил я недоверчиво.

Манаури, Арасибо и все присутствующие индейцы ужасно оскорбились от одной лишь мысли, что их могли принять за карибов.

– Нет! – выкрикнул Манаури. – Мы араваки, мы совсем другое племя. Мы обрабатываем землю, а не только бродим по лесам…

– Ага, так я и думал, – попытался я тут же исправить свою оплошность.

Тем временем женщины приготовили нам обильный завтрак, первую на Большой земле трапезу. Арасибо, заядлый, как видно, охотник на крокодилов, обогатил его мясом каймана. Признаюсь, оно показалось мне отменно вкусным, напоминая телятину, и разве что чуть припахивало тиной.

Сразу после завтрака все, в том числе и женщины, собрались под сенью одной из хижин на общий совет.

По основному вопросу все были единодушны – эти края надо покинуть как можно скорее и отправляться вслед за земляками на юг. Но тут же выявились и разногласия – каким путем: по морю или по суше.