Араваки вдогонку смеялись, и в конце концов беглецов стала сопровождать целая буря веселых насмешек и громкие презрительные крики, повторяемые вслед за Фуюди:

– Трусы! Тру‑сы!

Я жалел лишь, что варраулы увозили с собой несколько ценных для нас и бесполезных для них ружей.

Стычка с акавоями длилась менее получаса и, к счастью, не вызвала у нас больших потерь в людях: один погиб, а несколько легкораненых; после перевязки могли принимать участие в любой работе.

Течение в реке продолжало оставаться быстрым, и мы мчались как на крыльях. До захода солнца оставалось три часа, до Каиивы сорок миль. Несколько десятков ударов веслами отдалили нас от места боя примерно на полмили. Варраулы, добравшись до середины реки, остановились там и, похоже, совещались. Потом там началось какое‑то странное движение: многие стали пересаживаться из одной итаубы в другую. Вслед за тем три лодки двинулись дальше, в сторону противоположного берега, а четвертая повернула к нам. По быстрому блеску весел, сверкавших на солнце, нетрудно было понять, что они спешат нас догнать.

– Чего они хотят? – ворчливо буркнул Фуюди. – Может, с запозданием решили нас поблагодарить? Или попросить извинения?

– Похоже, ты прав, – ответил я.

– Тогда надо им помочь. Давай поплывем медленнее.

– А, нет! Пусть попотеют и покажут, на что способны…

И мы продолжали плыть, будто состязаясь в скорости.

Вид леса заметно менялся. Все меньше по берегам становилось сухой земли, все больше болот. Все окрест преображалось в одно огромное болото, лишь кое‑где перемежающееся островками суши, а лес, насколько хватал глаз, рос прямо из воды, но оттого не становился ни менее буйным, ни менее густым.

Чем ближе к морю, тем гуще становились заросли диковинных деревьев, которые испанцы называли мангровымиnote 6. Корни их выступали высоко над илом и только здесь, в воздухе, срастались в ствол, что выглядело фантастично, будто деревья стояли на длинных ходулях. Когда порой нам доводилось подплывать близко к берегу, эти корни, скрюченные словно от боли в самые невообразимые зигзаги и изгибы, создавали впечатление чего‑то неземного. И впрямь это было порождение не земли, а болот. Утопая взглядом в этой непролазной и какой‑то призрачно диковинной чаще, человек невольно пугался и начинал оглядываться по сторонам: не появится ли сейчас здесь какое‑нибудь чудовищное страшилище. Поблизости от мангровых лесов в воде обитали крупные млекопитающие апии, которых испанцы называли также водяными коровами. Других же чудовищ нам не попадалось.

В зависимости от приливов и отливов далекого отсюда моря вода здесь то прибывала, то убывала, обнажая всюду болотные топи. Человек, неосмотрительно покинувший лодку, рисковал по горло увязнуть в липкой грязи, и живым ему без посторонней помощи выкарабкаться уже было невозможно.

Гонимые быстрым течением, через два часа усиленной гребли мы преодолели несколько миль. Потом течение стало слабеть. Все это время итауба варраулов упорно старалась нас настичь и сократила расстояние между нами примерно до мили. Любопытно было узнать, какое дело заставляло их так спешить, но, несмотря на это, мы ни на минуту не сбавляли скорость.

Вдруг Фуюди, сидевший некоторое время в глубокой задумчивости, обратился ко мне, указывая куда‑то вперед:

– Белый Ягуар, через две‑три мили главное русло реки, по которому мы плывем, большой дугой должно изогнуться к северу, а потом опять повернет на юг, и тут будет Каиива. – На лице Фуюди была видна усиленная работа мысли. – Но здесь есть узкая протока, которая связывает концы излучины, как тетива лука. Подумай, как мы сократим путь, если поплывем этой протокой, а?

Мысль была действительно важной и ценной.