«Что за поразительный человек? – промелькнуло у меня в голове. – Что он замышляет? А если все это мне только кажется, и не более?»

И вот тут, когда, уютно развалясь, я сидел на табурете, закинув ногу на ногу и обхватив колени руками, чувствуя себя в полной безопасности под прикрытием отряда Вагуры и настороженного Арнака, мысль моя вдруг перенеслась в далекое прошлое, в пору моих детских лет. На миг перед моим мысленным взором встали некие события, получившие широкую огласку в моей северной отчизне.

В те времена неподалеку от отцовской фермы, в одной из долин Аллеган, жили десятка два индейских семей, уцелевших от уничтоженного полвека назад племени саскуиханна. Жили они в своем селении тихо и мирно, ничем не досаждая белым пионерам, и никто их не трогал, а порой им даже кое‑чем помогали. Однажды кто‑то послал им несколько старых шерстяных одеял, и как описать изумление окрестных фермеров, когда на индейцев вскоре напала страшная эпидемия, и спустя несколько недель все они, до последнего ребенка, вымерли с явными признаками болезни, которую у нас называли корью. Для нас болезнь эта, хотя и заразная, была неопасна, но для индейцев оказалась роковой. И тут фермеры поняли, что заразу индейцам занесли с дарованными одеялами, которыми незадолго до того пользовались больные поселенцы.

Когда весть об этом разнеслась по английским колониям, немало нашлось людей, рекомендовавших использовать этот способ для уничтожения еще не покоренные индейских племен, портивших немало крови переселенцам в западных районах.

Любопытно, известно ли об этом в испанских колониях, и если известно, то ужель эти люди здесь до такой степени лишились всякой совести, что способны воспользоваться столь дьявольским способом уничтожения свою ближних? Каким леденящим душу холодом веяло от глаз дона Эстебана! Меня обуял страх перед неведомой опасностью, и я решил еще более, чем когда‑либо прежде, держаться настороже.

– Прошу меня простить, дон Эстебан! – заявил я решительно. – Но в одеялах вашей милости мы не нуждаемся, и я не хочу лишать их вас.

Он же лишь пожал плечами.

– Как следует поразмысли, дон Хуан, прежде чем обижать и огорчать меня столь необоснованным отказом. Зачем ты лишаешь радости своих людей?

Последние слова дон Эстебан обратил не столько ко мне, сколько к Конесо и аравакским старейшинам, находившимся тут же, и делал это не без умысла. Алчных старейшин непомерно удивляло и огорчало мое упорство, и Конесо был согласен с испанцем, что я лишаю индейцев радости.

– Уступи одеяла мне, если не хочешь брать сам, – вмешался верховный вождь.

– А ты знаешь, что такое одеяло? – спросил я его по‑аравакски.

Он не знал.

– Это циновки из такого толстого сукна, что неизвестно, для чего они нужны, – пояснил я.

– Пойду посмотрю, – сказал он и встал.

– Прошу тебя об одном: будь осторожен, не прикасайся к ним! – предостерег я его.

– Ты думаешь, они кусаются? – вскинул он голову.

– Я думаю, они могут причинить вред…

Конесо, Фуюди, Пирокай и другие отправились к итаубе испанцев и вернулись по‑детски радостными. Особенно восторгался одеялами Конесо.

– Несчастные глупцы! – старался я умерить их восторги, предостерегая самыми убедительными словами, на какие был способен, и заклинал не прикасаться к одеялам. Чтобы избежать их уговоров, я поспешил удалиться.

Пополудни испанцы собрались отплывать.