— Что есть бог…

Фани серьезно смотрела на меня. И я серьезно ответил:

— Я неверующий.

— Значит, вы большевик?

— Нет. Я беспартийный.

— Алексей Иванович, хотела давно вас спросить, да все решиться не могу.

— Не бойтесь, я не кусаюсь.

— Скажите, пожалуйста, перед поездкой сюда вас инструктировали?

— Нет. А зачем?

— Да, говорят, там у вас дают какие-то подписки и задания?

— Глупость какая… Впервые слышу. — У меня появилось неприятное чувство отчужденности. Фани уловила это и, повернувшись, направилась на кухню. Я с интересом посмотрел ей в след.

В этот день я был предоставлен самому себе. Оказывается, это чудесно — чувствовать себя хозяином, делать что захочется, ходить куда пожелаешь. После обеда я вышел прогуляться и остановился у памятника Бетховену. Бродячие музыканты — их было трое — играли грустную мелодию. Их шляпы в ряд лежали на постаменте. Я подошел ближе. Один из музыкантов смычком грубовато постучал по моей шляпе. Я не сразу сообразил, что от меня требуется, а поняв, тоже снял шляпу. Я думал о великом музыканте, которого так чтят, очевидно, не только венцы. Так я забрел в парк.

Вдоль зеленой аллеи уютно расположились скамейки, выкрашенные в яркие цвета. Сел на первую попавшуюся, огляделся и увидел, что на противоположном конце скамейки дремал какой-то мужчина. Решил поговорить с ним.

Он, видимо, устал. Я кашлянул, заставил его обратить на себя внимание. Человек улыбнулся и пересел ближе. О чем-то спросил. Я отчаянно замотал головой: мол, не понимаю. Он показал рукой на свой рот. Ага, просит закурить…

Я молча вынул из кармана пачку папирос «Беломор» и предложил ему.

— Рус, И-ван? — обрадовался незнакомец.

— Точно.

— Гут… — Незнакомец кивнул на пачку сигарет.

— Да.

— «Бельмор»? Карош.

Незнакомец торопливо закурил, сделал подряд две глубокие затяжки.

— Вы знаете русский язык?

— О, мало, забиль… Рус… Плен… Понимайт?

— Понимаю. Долго?

— Что? — переспросил незнакомец.

— Долго были в России? Айн, цвай, драй… — И я показал на пальцах.

— А! Годь — Моськва, годь — Стальнград. Стройка. Понимайт?

— Москва. Сталинград. Стройка, — повторил я.

— Яволь. Вы Моськва?

— Да! — ответил я.

— О, Моськва — карош город. Простор. Метро, — искренне заговорил австриец.

— Понравилось вам у нас?

— О! Отшень. Рус… народ… карош… Зер гут,

— Кто вы? Где работаете?

Австриец внимательно посмотрел на меня, ожидая более понятных слов.

Я повторил вопрос, поясняя, что возможно, на руках.

— Я, я, понимайт… Путцер… Стукатур.

— Штукатур? Да?

— Я! Я! штукатур, штукатур. Вы кто? — в свою очередь поинтересовался он.

— Сантехник, — гордо сказал я.

— Сань… техник… Коллеги… — И незнакомец, улыбаясь, протянул мне руку.

— Точно…

— Карошо. Гут… — И он уже почти дружески похлопал меня по плечу.

— Что вы здесь делаете? — Я показал ему на скамейку. Незнакомец сразу помрачнел, задумался, очевидно подбирая нужные слова.

— Нет работ, — наконец обреченно произнес он.