Стивен помолчал. Когда он наконец ответил, то сам себе удивился — он говорил голосом старика.

— Да, Ник, Рождество на дворе, вот только я не уверен, что именно я праздную.

— Стряпню Шарлотты для начала, — засмеялся Ник и бросил зубочистку в траву. Солнце садилось, и в удлиняющихся тенях начинал появляться иней. Тени легли на лицо Ника, и его улыбка побледнела. — Ты слишком много думаешь. Выбрось из головы всякие гигантские замыслы. Рождество — это день, когда нам не надо работать и мы можем петь у огня без того, чтобы нас донимали белые. Что еще надо?

— Может быть, ничего.

Стивен набил трубку, ощущая шероховатость глины и рассыпчатость табака, и вдохнул глубокий табачный запах, смешанный с резким зимним воздухом. Зажег спичку, чиркнув о подошву ботинка, и сел рядом с Ником, пытаясь избавиться от странного чувства отчужденности, появившегося с тех пор, как пришли сны. Не помешает просто набить живот и спеть у огня. Однако гигантские замыслы не шли у него из головы.

— Ник, ты когда-нибудь слышал о Монровии?

— Это город в Иллинойсе, что ли?

— Нет, это в Африке. Страна, основанная свободными неграми, которые захотели вернуться. Иногда мне хочется поехать туда, проделать путь предков в обратную сторону, увидеть страну моей матери. Стать свободным. Стать человеком. — Дымок из трубки был приятен на вкус, и Стивен немного расслабился.

— И эту идею лучше тоже выбрось из головы. — Ник казался обеспокоенным, тени залегли в морщинах на лбу и подбородке. — Доктор Кроган ни в жизнь не даст тебе уехать в Африку. Кого он будет показывать английским профессорам? Парень, твоя беда в том, что ты научился читать и набрался идей, не имеющих к тебе отношения. Разве нас бьют? Разве нам чего-то не хватает? Да ничего подобного! В лесу полно оленей, в реке — рыбы, со всего мира народ приезжает только ради того, чтобы пойти с тобой в пещеры. Ты думаешь, в Монровии у тебя это будет? — Ник помолчал, дав вопросу повиснуть в воздухе, прежде чем продолжить: — Живи где живешь и не мечтай об Африке. Кроме того, твой папочка был индейцем, так что ты здесь на своей земле. А о другой лучше забудь.

— Мой папочка вовсе не был индейцем, — ответил Стивен. — Это одна из баек для английских профессоров. — Трубка погасла; Стивен снова зажег спичку и посмотрел в огонь. — Мой отец был белый, — сказал он, и пламя задрожало от его дыхания, — и я знаю, кто он. И ты тоже его знаешь.

Стивен заново разжег трубку.

— Погоди. — Ник посмотрел в сторону и встал, размахивая руками, словно летучая мышь крыльями, — как будто хотел отмахнуться от слов Стивена. — Ничего я не знаю и знать не хочу. Да будь твой папочка сам Эндрю Джексон — какая разница? Все равно ты остаешься чернокожим из Кентукки с прелестной женушкой, нарезающей сейчас пирог с мясом. Если ты себе не враг, то пойдешь и наешься пирога, выбросив из головы и Африку, и белого папочку. Лично я именно так и сделаю.

Ник ушел, и Стивен докурил трубку в одиночестве. А может, мальчишка Бренсфорд прав?

«Мальчишка, — подумал он. — С каких это пор восемнадцатилетний парень стал для тебя мальчишкой? Так думают только белые».

Стивен покачал головой и выбил трубку. До двадцати двух лет ему еще оставалось несколько месяцев, однако в последнюю неделю он чувствовал себя столетним старцем.

«Я и так человек, — подумал он, снова услышав голос, шептавший в листве тополей вдоль тропинки к пещерам. — Человек».

«Экстренный выпуск!» — кричали в толпе, когда Джейн торопливо шла вверх по Перл-стрит, нервничая оттого, что солнце уже село, а она все еще далеко от безопасности освещенных улиц.