|
Двое мужчин, сидевшие на переднем сиденье, были одеты в бриджи, на головах у них были шляпы, вышедшие из моды еще полвека назад. Две сопровождавшие их женщины были облачены в платья, показавшиеся комманданту весьма модными, в шляпы‑панамы и держали в руках зонтики от солнца. Но на комманданта подействовали не столько все эти одеяния или же находящийся в идеальном состоянии сверкающий старинный «роллс‑ройс», сколько голоса новоприбывших. Резкие, громкие, но одновременно и какие‑то лениво‑самонадеянные, голоса эти показались комманданту пришедшими откуда‑то из лучших времен доброй старой Англии. Вместе с ними как бы накатывалась всепоглощающая волна уверенности, что дела в мире, несмотря ни на что, обстоят вполне благополучно. Подобострастность, составлявшая внутреннюю суть натуры комманданта, – подобострастность, освободиться от которой он не смог бы полностью никогда, сколь бы высоких постов и власти ни достиг, – восторженно взыграла в нем, когда вся группа прошествовала мимо него, не показав даже самым мимолетным взглядом, что она заметила его существование. Коммандант Ван Хеерден всегда ожидал от настоящих англичан подобной отстраненности от мира и погруженности в себя – погруженности в такой степени, что она уже выходила за рамки отдельной личности и превращалась в нечто непреложное и абсолютное, в нечто сродни самодостаточности Господа Бога. И вот это чудо возникло вдруг прямо перед ним, здесь, в Пьембурге, в гольф‑клубе – четверо мужчин и женщин, бессодержательный треп которых неоспоримо доказывал, что, несмотря на все войны, катастрофы, на неизбежность близящейся революции, беспокоиться по‑настоящему было не о чем. Коммандант особенно восхитился той элегантностью, с которой цветущий мужчина, переваливший за пятьдесят и явно верховодивший в этой четверке, пощелкал пальцами, подзывая черного мальчика‑служку, прежде чем отправился устанавливать мяч для первого удара.
– Это просто бесподобно! – воскликнула одна из женщин, когда они проходили мимо комманданта. Похоже, ее реплика не относилась ни к чему конкретному. – Я всегда говорил, что Малыш просто обожает наказания, – донеслась до комманданта фраза, сказанная цветущим мужчиной. Группа прошла, и, о чем они говорили между собой дальше, было уже не слышно. Коммандант как зачарованный какое‑то время глядел им вслед, затем вскочил и поспешил в бар, чтобы порасспросить о них бармена. – Они называют себя «Клубом Дорнфорда Йейтса»[13], – рассказал бармен Ван Хеердену. – Почему так, я не знаю. Во всяком случае, они говорят, что их одежда и треп – это в память какой‑то фирмы, которая называлась «Бэри и компания»[14] и которая лопнула несколько лет назад. Тот, который красномордый, – это полковник Хиткоут‑Килкуун, единственный, кого они зовут Бэри. Пухлая бабенка – его жена. Другой мужик – майор Блоксхэм. Можете себе представить, между собой они его зовут Малышом! А ведь ему, должно быть, не меньше сорока восьми! А кто эта худая женщина, я не знаю. – Они живут где‑нибудь здесь? – спросил коммандант. Ему не нравился тот чересчур легкий тон, каким говорил бармен о поразившей его четверке, но отчаянно хотелось разузнать о них как можно больше. У полковника что‑то есть – то ли дом, то ли квартира – неподалеку от отеля «Пилтдаун», но, кажется, они в основном живут на ферме в районе Андервиля. Эта ферма как‑то странно называется – «Белая женщина» или что‑то в этом роде. Мне говорили, что и дела там творятся довольно‑таки странные. Коммандант взял еще порцию бренди, сел со стаканом за свой столик на террасе и стал ждать возвращения четверки с поля. Бармен вышел из‑за стойки и встал в дверях с озабоченным видом, как бы присоединяясь к Ван Хеердену. |
