В конце концов он подчеркнул «длинные» и приступил к следующему вопросу: «Дотрагивалась ли черная нянька до интимных частей вашего тела? Часто, иногда, не часто?» Коммандант старательно искал в ответе слово «никогда», но так и не смог его найти. В итоге он подчеркнул «не часто» и приступил к ответу на очередной вопрос: «В каком возрасте у вас произошло первое семяизвержение? В три года, четыре?..»
Н‑да, похоже, они ни о чем не забыли, – подумал коммандант, испытывая нарастающее возмущение и раздумывая, что подчеркнуть: «в шесть лет» это не соответствовало истине, но вроде бы меньше подрывало его авторитет, чем если бы он ответил «в шестнадцать», что было ближе к истине. Он решил остановиться на промежуточной цифре «восемь», припомнив, что, когда ему было десять лет, у него произошла эмиссия во сне. Уже ответив, однако, он увидел, что угодил в ловушку. Следующий вопрос звучал так: «В каком возрасте у вас была первая эмиссия во сне?», а перечень возрастов начинался с десяти лет. Коммандант ответил «в одиннадцать» и начал подчищать ответ на предыдущий вопрос, чтобы одно не противоречило другому. Пока он этим занимался, на строение у него окончательно испортилось. Он схватился за телефон и набрал номер кабинета Веркрампа. Ответил сержант Брейтенбах.
– Где Веркрамп? – резко спросил коммандант. Сержант доложил, что того нет на месте, и поинтересовался, не может ли он быть чем‑нибудь полезен. Коммандант вначале ответил отрицательно, но затем передумал: – Я по поводу этой проклятой анкеты. Кто их будет потом смотреть?
– По‑моему, доктор фон Блименстейн, – ответил сержант. – Она их составляла.
– Ах она! – прорычал коммандант. – Ну так передайте лейтенанту Веркрампу, что я не намерен отвечать на двадцать пятый вопрос.
– Это о чем?
– О том, сколько раз в день я занимаюсь мастурбацией, – уточнил коммандант. – Скажите Веркрампу, что, на мой взгляд, подобные вопросы – не что иное, как вмешательство в частную жизнь.
– Слушаюсь, сэр, – ответил сержант Брейтенбах, читая, какие ответы на этот вопрос предлагались в самой анкете. Они располагались в диапазоне от пяти до двадцати пяти.
Коммандант бросил телефонную трубку, запер анкету в стол и в скверном расположении духа отправился обедать.
– Грязная сучка, чего захотела узнать, – про себя ругался он, вразвалку спускаясь по лестнице и направляясь в расположенную прямо в полицейском участке столовую. Пообедав, он все еще продолжал бурчать что‑то себе под нос. – Если я понадоблюсь, я в гольф‑клубе, – сказал он дежурному сержанту и вышел. На протяжении последующих двух часов он тщетно пытался загнать мяч в лунку и провести его по маршруту, пока окончательно не понял, что сегодня неудачный для него день.
Вернувшись в здание клуба, он заказал в баре двойную порцию бренди и вышел со стаканом к столику на террасе, где можно было посидеть и понаблюдать, как играют более опытные игроки. Там он и сидел, впитывая в себя английскую атмосферу и пытаясь избавиться от крепнувшего чувства, что размеренный образ его жизни разрушается до основания каким‑то непонятным и таинственным образом, когда шуршание гравия на площадке перед зданием клуба заставило его оглянуться. К клубу подъехал роскошный «роллс‑ройс», и его пассажиры сейчас как раз выходили из машины. На какое‑то мгновение у комманданта возникло острое ощущение, будто его перенесло назад в 20‑е годы. Двое мужчин, сидевшие на переднем сиденье, были одеты в бриджи, на головах у них были шляпы, вышедшие из моды еще полвека назад. Две сопровождавшие их женщины были облачены в платья, показавшиеся комманданту весьма модными, в шляпы‑панамы и держали в руках зонтики от солнца. |