Моя душа истекала кровью. Ее исполосовал острый клинок обиды. Вот так: повернулся и ушел. Ушел и бросил. А где же все красивые слова, где жаркие клятвы: увезу тебя на остров, в океан? Где горячий шепот: будешь моей? Ничего не осталось, все утекло в песок: уезжай, забудь Грюнштайн! На билет тебе хватит…

Я свернула пополам растрепанную пачку евро и швейцарских франков и сунула деньги в задний карман джинсов.

Его часы были мне велики. Тяжелые, дорогие, «Картье», с двумя дополнительными циферблатами и календарем, на металлическом браслете. Секундная стрелка весело прыгала с одного деления на другое, с каждым движением приближая момент появления местного поезда. Я повернулась и побрела к станции.

Тропинка привела меня к могучим воротам, запертым на бревно засова. Калитка в одной из створок была распахнута настежь. А за ней начиналась грунтовая дорога. Всего один шаг, переступить порожек калитки и, не оглядываясь, вприпрыжку, вниз с горы, до старой мельницы, а там уже и дощатую будку видно.

Пыхтящий серым дымом паровоз выползет неторопливой гусеницей из туннеля, лязгнет, заскрипит тормозными колодками и приляжет отдохнуть возле дощатой будки. Я сяду в вагон, паровоз фыркнет паром, свистнет коротким гудком, и покатятся колеса по блестящим рельсам, по холмам и долинам, мимо игрушечных шале и сереньких коровок. Прощай, Грюнштайн! Я выброшу тебя из сердца, я забуду все.

Я перешагнула через порожек калитки и заметила возле дороги небольшой навес для застигнутых непогодой путников. А под тем навесом стоял мотоцикл, красный, красивый, весь в пыли. Я несколько раз обошла его кругом, потрогала руль и кожаное сиденье, оглянулась по сторонам, как воришка, и расстегнула замок на переметной сумке. Не знаю, что я в нем хотела найти. Мне просто надо было открыть сумку.

Там лежал набор гаечных ключей, моток веревки, пара старых перчаток, пропахших бензином, и походная аптечка. И больше ничего. Хотя — нет, под аптечкой валялся смятый клочок бумаги. Я расправила его и, приноровившись к солнечному свету, разглядела старый счет-фактуру на покупку двух брусов реликтовой красной сосны на лесопилке в Аппельхофе. Цена двух брусов выражалась в астрономических нулях. Но не стоимость деревянных изделий местной лесопилки заставила меня сесть прямо в дорожную пыль, а имя покупателя. Реликтовую сосну по цене золота купил в прошлом году герр Хендрик фон Грюнштайн.

Да, так и было написано по-немецки: Хендрик фон Грюнштайн.

Это что же такое получается?! Это ж получается, что Анри — не Анри, а Хендрик. И не сыщик он, а законный владелец Грюнштайна. И Оливия была его женой, а я его пытала, спал ли он с ней… и старым ловеласом назвала…

Я залилась краской стыда, вспоминая все глупости, что успела наговорить.

Это что же получается?! Оливия развелась с Анри, получила Грюнштайн, продала поместье и тут же умерла от укуса змеи. Магнус не успел сделать мне щедрый подарок, как сам скончался от апоплексии. Я, как последняя дура, примчалась в Швейцарию, ожидая, что все будут рады помочь расторгнуть сделку. А здесь сидят акулы капитализма и не хотят признаваться, что не могут связаться с клиентом, который умер. Ах, извините, он уехал на Тибет, поближе к богам, вернется не раньше, чем через полгода… Ха! Ха! Ха! И еще раз — ха!

Ах, не хотите ли посмотреть на Грюнштайн? Ранняя готика, в прекрасном состоянии, никаких привидений… А сами, прокравшись потихоньку, пугают Белым Всадником на белом коне, стреляют из арбалета, разыгрывают клоунаду с кольцом. Вот я сейчас как испугаюсь, как уеду, как отдам замок первому встречному даром…

Вот только Анри сюда никак не вписывается… Зачем его вызвали срочным сообщением на пейджер? Какую ему роль отвел хитроумный Варкоч? Как Анри узнал фамилию покупателя? Что такого многозначительного таится в имени Магнуса? Причем здесь поиски сокровищ, если все уже перекопано, и алмазный венец никуда не пропадал? Откуда взялся шут, который должен убить владельца Грюнштайна? Зачем эти странные намеки на старинную легенду: змея, арбалетная стрела и яблоко? Змея и арбалетная стрела — два символа смерти.