|
То была бестия породы русская голубая, привезенная специально для меня из Чехословакии и никак не хотевшая мириться со своим вынужденным одиночеством в моей квартире. Я утром уходил на работу, приходил вечером и видел в доме сущий кавардак. Мэби – так звали чертовку – устраивала погром и на кухне, и в комнате, причем мстила мне особо извращенным способом: тихо гадила в местах, где я сразу не мог обнаружить следы ее жизнедеятельности. Один такой след я нашел лет через пять после нее, в старой кепке на вешалке, в сильно окаменевшем виде.
Нет, видно, никак не хочет покидать меня эта душещипательная тема. Вспомню немецкие вояжи за кошками в конце 1980-х. В ГДР у меня был друг, Ханнес Вайхсель, долгое время поставлявший кошек для московского клуба «Фауна». Я ездил к нему неоднократно в гости и попутно служил курьером по доставке пушистого товара. Обитал Ханнес в городишке Бад-Берка под Веймаром, в гете-шиллеровских местах, в Тюрингии. Время было интересное, обе Германии жили в предвкушении перемен. Одним ноябрьским вечером, нагруженный двумя «персиянками» в специальных корзинках-перевозках, я сел в Веймаре на экспресс и поспешил в Берлин. Три часа в компании польских студентов пролетели незаметно, и, прибыв на вокзал, я понял, что до поезда в Москву у меня еще есть пара часов. И я, с корзинками наперевес, отправился гулять по вечернему городу, попутно заглядывая в киоски с предрождественским глинтвейном. Я не заметил, потягивая предательский напиток, как толпа вокруг меня стала сгущаться, и скоро нас втроем целенаправленно понесло куда-то в сторону Западного Берлина. «Позвольте, а где стена?» – как-то лениво подумалось мне, но я смирился с тем, что меня плавно несет в противоположную от вокзала сторону. В результате мы перебрались через какие-то обломки (скоро я понял, что это и есть бывшая Берлинская стена) и пошли, пошли… Очнулся я через полчаса уже далеко на «вражеской» территории, которая, как оказалась, только что стала больше не вражеской. И кошки мои стали просто немецкими, а не «из ГДР». В поезде я забросил корзинки на верхнюю багажную полку и в компании друзей-журналистов из московских молодежных изданий продолжил празднование объединения двух Германий, совершенно забыв позаботиться о моих подопечных. Вошли пограничники, и один, не удовлетворившись моими «кошачьими» документами, сразу же полез наверх удостовериться, те ли животные сидят в перевозках и вообще животные ли это или безбилетники. Задвинутую подальше корзинку от пододвинул к себе, но та, «споткнувшись» о порожек полки, наклонилась к нему, и из поддона прямо на пограничную фуражку и то, что было под ней, вылилось и вывалилось все, что накопилось за долгие часы персиянского терпения. Трудно передать, что творилось в купе в следующие полчаса. Все впечатление от объединения Германий было испорчено в момент. Я чудом спасся от штрафа, и только то обстоятельство, что пограничник оказался кошатником (!), немного спасло ситуацию. (Замечу, что в следующий раз я вез кошек от Ханнеса уже на самолете, и они мирно спали на коленях у офицеров из бывшей группы советских войск в Германии, спешно и массово покидавших родной Вюнсдорф в сильно нетрезвом состоянии.) Вторая половина восьмидесятых ознаменовалась для меня, как и для всей страны, многочисленными переменами в жизни, личной и общественной; остановлюсь на знаковых переходах. Вступив в партию в 1985-м (а не сделать я этого не мог по карьерным соображениям), я оставил «Юный натуралист», где проработал шесть лет, и поднялся в прямом и переносном смысле с 13 этажа на 16-й и с должности старшего литсотрудника на зав. отделом и члена редколлегии «Вокруг света». Отдел был литературный, о чем мог мечтать любой редактор в этом многоэтажном здании «Молодой гвардии». Но только не я! То есть, конечно, это было круто, но меня интересовали отделы международный или на худой конец «Наша родина», однако там все было беспробудно занято. |
