«Новая Александрия нечто больше, как подлинная бедная сирота, получившая в наследство одно имя отца своего. Пространные некогда пределы ее стеснены в небольшом токмо перешейке, меж двух гаваней. На месте величественных капищ суть простые мечети; на месте правильных роскошных отважных зданий уроды архитектурного искусства. Превосходные успехи торговли и богатство жителей переменилось в самую крайнюю нищету… И есть только пристань, к выгружению служащая…»

Переполненная машина с невероятной скоростью, издавая беспрерывно сигналы, маневрировала в опасной близости от бордюра набережной, за которым были – довольно далеко внизу – лишь острые камни да соленая пена прибоя. При этом водитель (Хасан сидел рядом с ним) то и дело усматривал в толчее движения знакомых шоферов и указывал им пальцем на наших девушек. Одну из них, естественно, Наташу, Хасан полюбил особенно и усадил рядом на переднем сиденье, ласково выговаривал ее имя и закинул руку назад, как бы полуобнимая ее.

Им это было очень важно – сидеть рядом с белой девушкой и покровительствовать ей, чтобы это видели все встречные соотечественники. А кожаные вещи – это потом, это не уйдет.

Покрутив по закоулкам и насигналившись вдоволь, «пежо» завернул в какую-то совсем немыслимо узкую щель и, буквально скрежеща крыльями о стены, протиснулся к воротам фабрики. Снаружи все это смахивало на шарашкину контору, но на Востоке все предприятия такие, и опасаться не стоило. Хасан чувствовал себя здесь как дома. Быстро переговорив с толстой арабкой, он увлек нас на второй этаж и оставил в комнате, по стенам которой на стеллажах были навалены всевозможные сумки.

– Искусственная кожа! – строго сказала Людмила. – Пусть несут настоящую.

Что и было безропотно исполнено.

Понемногу кучка на полу росла. Поняв, что имеют дело не с полными профанами (я благоразумно молчал), служащие принесли лучшие вещи. Цены девушек пока не интересовали, это потом. «Наверное, так надо, – подумали мы. – Чем больше наберем, тем больше скостят».

Крепость Кайт-Бей

Наконец количество сумок, кошельков и прочего стало совсем уж астрономическим, слой изделий местами доходил нам до пояса.

– Давайте считать! – наконец высказала пожелание третья девушка, Надежда, и выхватила калькулятор. Толстая арабка назвала цены на арабском, Хасан перевел, и с быстротой молнии были обсчитаны все пятьдесят две сумки, три десятка поясов и семь кошельков из крокодиловой кожи. Получилась некая сумма, которая показалась сибирячкам слишком высокой. Начался торг не на жизнь, а на смерть. Создавалось впечатление, что сейчас все разругаются, подерутся и нас выдворят из страны в 24 часа. То и дело кто-то из девушек оборачивался к нам, стоявшим потупив взоры чуть поодаль, и вопрошал, сверкая глазами: «Как будет дорого?» – и тут же: «Как будет дешево?», «Как будет много?», «Как будет мало?» И вдруг: «Bad quality!» – одна из наших пошла на крайнюю меру, дозволенную неписаными законами русско-египетского торга.

Толстая арабка аж взвилась: «No, Lady!» («У нас товар самый лучший!»)

– Щас! А это что?! – И арабке был представлен разошедшийся шов на какой-то красивой белой сумке.

Один – ноль в нашу пользу.

Пока они отбирали товар, я спросил Хасана, сколько он на этом заработает.

– Десять процентов от заключенной сделки.