* * *

Прекрасная и жизненная книга Бергсона «Смех» неожиданно побуждает нас искать понимание комизма в его психогенезе. Бергсон, формулы которого, предложенные для объяснения характерных черт комизма, нам уже известны («mecanisation de la vie», «substitution quelconque de l’artificiel au nature»), переходит от автоматизма с помощью легко вызываемых ассоциаций к автоматам и пытается свести целый ряд комических следствий к поблекшему воспоминанию о детской игрушке. Шагая в этом направлении, он приходит к мнению, которое, впрочем, вскоре оставляет. Он пытается вывести комизм из детских радостей. «Peut-etre tete devrions-nous pousser la simplification plus loin encore, remonter a nos souvenirs les plus anciens, chercher dans les jeux qui amuserent l’enfant, la premiere ebauche des combinaisons qui font rire l’homme… Trop souvent surtout nous meconnaissons ce qu’il у a d’encore enfantin, pour ainsi dire, dans la plupart de nos emotions joyeuses». Так как мы проследили в обратном направлении развитие шуток вплоть до запрещения разумной критикой детских игр в слова и мысли, то для нас должно быть особенно интересно проверить эти бергсоновские инфантильные корни комизма.

Мы действительно наталкиваемся на целый ряд соотношений, которые кажутся нам многообещающими, когда беремся изучать восприятие комического применительно к детям. Ребенок сам по себе отнюдь не кажется нам комичным, хотя его сущность отвечает всем условиям, которые при сравнении с взрослыми обеспечивают комическую разницу: это и чрезмерные двигательные затраты при незначительности умственных, и господство телесных функций над душевными, и другие черты. Ребенок создает комичное впечатление, только когда ведет себя не как положено, а когда подражает взрослому человеку. Он производит это впечатление таким же образом, как и те взрослые, которые носят чужую маску. Но до тех пор, пока он сохраняет свою детскую сущность, мы воспринимаем ребенка с неподдельным, быть может, отчасти схожим с комическим, удовольствием. Мы называем ребенка наивным, поскольку у него отсутствуют задержки, а его поведение признаем наивно-комическим, если видим признаки, которые у взрослого человека назвали бы скабрезными или остроумными.

С другой стороны, у ребенка нет чувства комизма. Это утверждение следует понимать так, что указанное чувство появляется в ходе душевного развития, подобно некоторым другим. Нет ничего удивительного (и нужно это признать) в том, что, складывайся комизм отчетливо в возрасте, который принято называть детским, мы рассуждали бы иначе. Тем не менее можно показать, что утверждение, согласно которому у ребенка отсутствует чувство комизма, превосходит собою простую аксиому. Прежде всего ясно, что дело не может обстоять иначе, если справедливо наше объяснение, выводящее комическое чувство из различиях в затратах энергии, трактуемого как результат понимания другого человека. Возьмем в качестве примера комизм движения. Сравнение, в результате которого возникает различие, в виде формулы выглядит следующим образом: «Так делает он» и «Так делаю я, так следует делать мне». Но у ребенка нет содержащегося во втором пункте критерия. Его понимание идет только через подражание, он поступает в точности как другие. Воспитание ребенка приучает к мысли, что надо действовать таким-то образом. Если ребенок пользуется этим мерилом при сравнении, то легко может сделать вывод, что поступал неправильно и способен сделать лучше. Тогда ребенок высмеивает другого человека, чувствуя свое превосходство.