Исследование комического при всей своей беглости было бы неполным без нескольких замечаний о юморе. Родство комизма с юмором столь мало подлежит сомнению, что попытка объяснения комизма должна содержать по меньшей мере элемент, важный для понимания юмора. При несомненном обилии верных и метких оценок юмора (одного из высших психических проявлений, которое пользуется особым вниманием мыслителей) нельзя не предпринять попытку выразить его сущность и приблизить ее к нашим формулам для остроумия и комизма.

Мы видели, что высвобождение мучительных аффектов является сильнейшим препятствием для комического впечатления. Так как бесцельное действие наносит ущерб, глупость приводит к несчастью, а разочарование причиняет боль, то все это исключает возможность вызвать смех – по крайней мере, у того, кто не может отделаться от неудовольствия, кто сам его испытывает или кого оно затрагивает. При этом человек непричастный показывает своим поведением, что ситуация располагает всеми признаками, вызывающими смех. Юмор есть средство получения удовольствия, несмотря на препятствующие мучительные аффекты. Он подавляет развитие аффектов и занимает их место. Условием для появления юмора можно считать ситуацию, в которой мы, сообразно с нашими привычками, должны были бы пережить мучительный аффект, но поддаемся влиянию мотивов, призывающих к подавлению этого аффекта in statu nascendi (с самого начала). Следовательно, в подобных случаях человек, которому нанесен урон или причиняется боль, может получить разве что юмористическое удовольствие, в то время как человек непричастный смеется от удовольствия комического. Удовольствие от юмора возникает ценой неосуществившегося аффекта (не получается сказать иначе); оно обусловлено экономией аффективных затрат.

* * *

Юмор – наиболее легко удовлетворяемая разновидность комизма. Тут достаточно всего одного человека; присутствие второго не прибавляет ничего нового. Я могу сам наслаждаться возникшим во мне юмористическим удовольствием, не испытывая потребности поделиться с кем-то еще. Нелегко установить, что конкретно происходит в человеке при возникновении юмористического удовольствия, но можно составить определенное мнение об этом, если изучить случаи, когда я, как слушатель, читатель или очевидец, получаю, благодаря пониманию человека с юмором, такое же удовольствие, как и он сам. Грубейший образчик юмора, так называемый «юмор висельников» (Galgenhumor), поможет нам разобраться. Преступник, которого ведут в понедельник на казнь, говорит: «Ну, неделька вроде задалась». Перед нами, в общем-то, шутка, меткое замечание; но, с другой стороны, оно до бессмысленности неуместно, так как дальнейших событий для осужденного в эту неделю не будет. Нужно обладать юмором, чтобы создать такую шутку вопреки всему тому, что отличает начало данной недели от других и пренебречь отличием, побуждающим к совершенно особым переживаниям. Так же обстоит дело, когда преступник по пути на казнь выпрашивает шарф и закутывает голую шею, чтобы не простудиться. Такая предосторожность показалась бы обоснованной в ином случае, но теперь, когда судьба шеи уже предрешена, предусмотрительность выглядит излишней и дерзкой. Надо признать это бахвальство за некое подобие душевного величия: индивидуум сохраняет привычные повадки, как бы отказываясь предвидеть скорую гибель и впадать в отчаяние. Такого рода величие юмора отчетливо выступает в тех случаях, когда наше восхищение не встречает задержек в связи положением насмешника-юмориста.

В драме «Эрнани» В. Гюго разбойник, принявший участие в заговоре против своего короля Карла I Испанского (императора Карла V), попадает в руки могущественного врага. Изобличенный заговорщик предвидит горькую участь – ему отрубят голову. Но это будущее не мешает ему признаться, что он, дескать, потомственный гранд и не намерен отказываться от преимуществ, положенных аристократам.