Прежде чем принять «склонность к экономии» в качестве общей характерной черты техники остроумия и задаться вопросом, откуда она происходит, что означает и каким образом из нее проистекает удовольствие от острот, нужно предоставить место сомнению, которое заслуживает быть выслушанным. Возможно, каждый технический прием остроумия проявляет склонность к экономии в способе своего выражения, но обратное утверждение не обязательно верно. Не каждая экономия в способе выражения, не каждое сокращение уже в силу употребления оказываются шутками. Мы уже приближались к этому вопросу выше, когда надеялись отыскать в каждой шутке процесс сгущения; еще тогда было приведено обоснованное возражение, что лаконизм нельзя считать сущностью остроумия. Должен существовать, следовательно, особый вид сокращения и экономии, от которых зависит характер шуток. Пока мы не установили эту особенность, нахождение общности в технических приемах остроумия не приблизит нас к разрешению нашей проблемы. Кроме того, давайте наберемся мужества и признаем, что эта экономия, создающая технику остроумия, нас не слишком-то привлекает. Она напоминает, быть может, экономию некоторых хозяек, которые тратят время и деньги на поездку на отдаленный рынок только потому, что там можно купить овощи на несколько монет дешевле. Какую экономию выгадывает остроумие благодаря своей технике? Произнесение нескольких новых слов, которые в большинстве случаев находятся без труда. Шутка же, что называется, лезет вон из кожи, чтобы найти одно слово, сразу раскрывающее смысл обеих мыслей. К тому же ей часто приходится превращать способ выражения первой мысли в неупотребительную форму, которая обеспечит опору для соединения со второй мыслью. Не проще бы, легче и экономнее выразить обе мысли так, как они приходят, пускай при этом не возникнет общность выражения? Не будет ли экономия, добытая произнесенными словами, сполна уравновешена излишней тратой умственной энергии? И кто при этом экономит, кто получает выгоду?

Мы пока можем оставить эти сомнения в стороне, если перенесем их в другую плоскость. Изучили мы или нет все виды техники остроумия? Конечно, стоит проверить себя, собрать новые примеры и подвергнуть их анализу.

* * *

До сих пор мы фактически не обращали внимания на еще одну большую – возможно, самую многочисленную группу острот (причина, быть может, в том, с какой снисходительностью к этим остротам принято относиться). Это те остроты, которые обыкновенно причисляют к каламбурам (фр. calembourgs, нем. Kalauer) и которые считаются низшей разновидностью остроумия – видимо, потому, что они – «самые дешевые» и на их создание тратится наименьшее количество энергии. Действительно, они предъявляют минимум требований к технике выражения, тогда как настоящая игра слов требует максимума. Если в последнем случае два значения выражаются одним словом, то каламбур удовлетворяется тем, что слова, употребленные для обоих значений, обладают каким-нибудь смутным сходством – по форме или рифмоподобным созвучием, общностью некоторых начальных букв и т. п. Немало примеров таких «острот по созвучию» (не совсем удачное название) встречается в проповеди капуцина из шиллеровского «Лагеря Валленштейна».

Особенно охотно в остротах меняются гласные в том или ином слове. Например, Хевеши (1888) рассказывает об одном враждебно относившемся к империи итальянском поэте, которому позже пришлось воспевать немецкого кайзера в гекзаметрах: «Поскольку он не мог истребить цезарей (Cäsaren), то довольствовался упразднением цезуры (Cäsuren)».

При всем обилии каламбуров в нашем распоряжении особенно интересно, быть может, выделить поистине неудачный образчик, тяготивший Гейне.