|
Оказалось, полстолетия художественному редактору Ершову, то есть "человеку, глядящему исподлобья и в сторону", нелюбезному соседу. Большое изобилие украшало стол, торчали ножки венгерских индеек, недоразрушенные мраморные плоскости студня отсвечивали богатую люстру. С первого же взгляда на гостей Гангут понял, что ему не следовало сюда приходить. -- А это наш сосед, русский режиссер Виталий Семенович Гангут, -- крикнул юбиляр. Началось уплотнение, после которого Гангут оказался на краю дивана между дамой в лоснящемся парике и хрупким ребенком-школьником, из тех, что среди бела дня звонят в дверь и ошарашивают творческую интеллигенцию вопросом: "Извините, пожалуйста, нет ли у вас бумажной макулатуры? " -- ... русский режиссер... небесталанный, одаренный... мы бы, если бы... ну, помнишь, эта штука историческая о нашей родине... русский режиссер... задвинули на зады... сами знаете кто... С разных концов стола на Гангута смотрели. Кувшинные рыла. --- Это почему же такой упор на национальность? -- спросил он свою соседку. -- А потому, что вас тут раньше жидом считали, Виталик, -- с полной непринужденностью и некоторой сердечностью ответила дама, поправляя одновременно и грудь и паричок. -- Ошиблись, -- крикнул мужской голос с другого конца стола. Послышался общий смех. потом кто-то предложил за что-то выпить, все стали быстро выпивать-закусывать, разговор пошел вразнобой, о Гангуте забыли, и лишь тогда, то есть с весьма значительным опозданием, он оттолкнул локтем тарелку, на которую уже навалили закуски -- кусок студня, кусок индюшатины, кусок пирога, селедку, винегрет, -- и обратился к соседке с громким вопросом: -- Что это значит? Через стол тут протянулась крепкая рука, дружески сжала ладонь Гангута. Мужественная усатая физиономия -- как это раньше не замечена -- улыбалась, по-свойски, по-товарищески, как раньше бы сказали -- от лица поколения. -- Евдокия, как всегда, все упрощает. Пойдем. Виталий, на балкон, подымим. Воздвиглась над столом большущая и довольно спортивная фигура в черном кожаном пиджачище, ни дать ни взять командарм революции. Гангут поднялся, уже хотя бы для того, чтобы выбраться из-за стола, избавиться от диванного угла и от соседки, копошащейся в своем кримплене. --- Олег Степанов, -- представился на балконе могучий мужчина и вынул пачку "Мальборо". -- Между прочим, отечественные. Видите, надпись сбоку по-русски. Выпускается в Москве. -- Первый раз вижу, -- пробормотал Гангут. -- Слышал много, а вот пробую впервые. -- Затянулся. -- Нормальный "Мальборо". -- Вполне. -- Олег Степанов прогулялся по обширному балкону, остановился в метре от Гангута. -- Будете смеяться, но мы о вас много говорили у Ерша как о еврее. -- Несколько вопросов, -- сказал Гангут. -- Почему вы говорили обо мне? Почему много? Почему как о еврее или о нееврее, о татарине, об итальянце, что это значит? -- Сейчас люди ищут друг друга. Идет исторический отбор, -- просто и мягко пояснил Олег Степанов. -- Вы славянофилы? -- Да, конечно, -- улыбнулся Олег Степанов. -- Согласитесь, нужно помочь национальному гению, он задавлен. Естественно, ищешь русских людей в искусстве. Вот ваше творчество, эти три ваших картины, несмотря на все наносные модные штучки, казались лично мне все-таки русскими, в них было здоровое ядро. Конечно, звучание фамилии, отчество Семенович, а самое главное -- ваше окружение, вызывали недоверие, но исследование показало, что я был прав, и я этому рад, поверьте, Виталий, искренне. |
