|
Он, конечно, еще утром узнал, что Таня вернулась из Крыма. Больше того, он уже знал, конечно же, что она в Коктебеле встретилась с Андреем Лучниковым и провела с ним два дня, то есть двое суток, в треугольнике Феодосия -- Симферополь -- Ялта. Материалы по этой встрече поступили на стол Марлена Михайловича, смеем вас уверить, раньше "телеги" в первый отдел Госкомитета по спорту и физвоспитанию. Такая уж у Марлена Михайловича была работа -- все знать, что касается Крыма. Не всегда ему и хотелось все знать, иногда он, секретно говоря, даже хотел чего-нибудь не знать, но материалы поступали, и он знал все. По характеру своей работы Марлену Михайловичу Кузенкову приходилось "курировать" понятие, именуемое официально Зоной Восточного Средиземноморья, то есть Остров Крым. "Итак, она здесь, а он еще в Симфи", -- прикинул Кузенков, когда заглянул в комнату, где жена и дети расселись вокруг телевизора в ожидании какого-то очередного фестиваля песни "Гвоздика-79", или "80", или на будущее -- "84". Предстоящий маршрут Лучникова был ему приблизительно известен: Париж, Дакар, Нью-Йорк, кажется, Женева, потом опять Париж, -- однако зигзаги этой персоны нельзя было предвидеть, и никто не смог бы поручиться, что Андреи завтра не забросит все дела и не прикатит за Татьяной в Москву. Кажется, у него еще не истекла виза многократного использования. Завтра нужно будет все это уточнить. "Да перестань же ты, Марлен, все время думать о делах, -- одернул себя Кузенков. -- Подумай обо всем об этом с другого угла. Ведь Лучников не только твой объект, но и друг. Ведь этот, как вы его называете между собой, ОК, то есть Остров ОКЕЙ, не только "политический анахронизм", но и чудесное явление природы. Тебе ли уподобляться замшелым "трезорам", которые, по тогдашнему выражению, "горели на работе", а проку от которых было чуть, одна лишь кровь и пакость. Ты современный человек. Ты, взявший имя от двух величайших людей тысячелетия". Сегодня днем на улицах Москвы с Марленом Михайловичем случился любопытный эпизод. Вообще-то по своему рангу Марлен Михайлович мог бы и не посещать улиц Москвы. Коллеги его уровня, собственно говоря, улиц Москвы не посещали, а только с вяловатым любопытством взирали во время скоростных перемещений из дачных поселков на Старую площадь, как за окнами "персоналок" суетятся бесчисленные объекты их забот. Марлен Михайлович, однако, считал своим долгом поддерживать живую связь с населением. У него была собственная машина, черная "Волга", оборудованная всякими импортными штучками из сотой секции ГУМа, и он с удовольствием ее водил. Ему было слегка за пятьдесят, он посещал теннисный корт "Динамо", носил английские твидовые пиджаки и ботинки с дырочным узором. Эти его вкусы не полностью одобрялись в том верховном учреждении, где он служил, и он это знал. Конечно, слово "международник" выручало -- имеешь дело с буржуазией, нужна дымовая завеса, -- но Марлен Михайлович отлично знал, что ниже этажом по его адресу молчат, а на его собственном этаже кое-кто иногда с легкой улыбкой называет его "теннисистом" и острит по поводу имени Марксизм-Ленинизм -- этот вкусовой экстремизм конца двадцатых вызывает сейчас понятное недоверие у аппарата, ибо попахивает левым уклоном в корнях, -- а выше этажом тоже молчат, но несколько иначе, чем внизу, пожалуй, там молчат со знаком "плюс-минус", в котором многообещающий крестик все-таки превалирует над уничтожающим тире. Вот это-то верхнее молчание и ободряло Кузенкова держать свою марку, хотя временами приходилось ему и показывать товарищам кое-какими внешними признаками, что он "свой" -- ну, там, матюкаться в тесном кругу, ну, демонстрировать страсть к рыбалке, сдержанное почтение к генералиссимусу, то есть к нашей истории, интерес к "деревенской литературе", слегка деформировать в южную сторону звуки "г" и "в" и, конечно же, посещать. |
