— Я не знаю, что делать, но я не имею права больше молчать. — У Васильева внезапно резко разболелась голова. — Оленька, я устал. Извини. Я даю тебе слово, что я разберусь во всем в ближайшие день-два.

— Леш, давай я поеду к ней, расскажу все, по-женски, как надо. Она поймет. Если, как ты говоришь, она совсем другая…

— Нет. Я сам…

Оля встала и, прежде чем уйти, тихо сказала Васильеву:

— Ты хоть понимаешь, что ты ей шанса не даешь?

— А кем я буду, если свяжу ее по рукам и ногам, а? Хомутом на ее шее! Больной и нищий!

— А что ты хоронишь себя раньше времени? Я всегда уважала тебя за то, что ты был сильный, принимал всегда грамотные решения. А сейчас ты… Эх! — Ольга отвернулась от Васильева.

— Не надо, Оля. Если б ты знала, как мне плохо! Я две недели рядом с ней. Я так ждал этого. Но я тогда не знал, что все будет ТАК плохо.

Васильев помолчал.

— Слишком много всего навалилось. У нее тоже жизнь не сахар была. Ей сейчас бы жить и радоваться, а тут я появлюсь, вот такой вот, да?! Да, она меня жалеть будет. А мне жалость не нужна. Я не смогу так, Оля.

— Да по-русски, Леш, любовь — это и есть та самая жалость, сочувствие, соучастие. И нормальная женщина все поймет.

— …А в душе будет жалеть о том, что поняла. Нет уж, я лучше один.

Васильев резко повернулся на бок, отчего в висках у него застучало.

— Прошу тебя, давай закончим, — глухо попросил он.

Оля вышла и плотно закрыла за собой дверь.

* * *

Катя ничего не могла понять. Васильев не звонил и не отвечал, если она звонила ему. Короткие эсэмэски — вот и все, что было между ними. Но они не объясняли всего. Она чувствовала, что с Васильевым что-то происходит. Она терпеливо ждала, когда он сообщит, что прилетает из Германии, и при этом у нее было ощущение, что он уже близко и вообще, что они прилетели, просто… просто он не хочет с ней встречаться.

Катя механически выполняла свою работу, механически что-то ела и пила, механически отвечала на телефонные звонки. От предчувствий и сомнений жизнь стала бесцветной. Юлька с Аней сбились с ног, катаясь по нескольку раз в неделю в Катькин далекий пригород. Они ничего не расспрашивали у нее. И так было видно, что все плохо.

Апрель уже перевалил за середину. Снег сошел, и природа была готова проснуться. Соки бродили в жилах деревьев и кустов, наливая почки живой силой. Еще совсем немного, совсем чуть-чуть — и наступит момент, когда они не выдержат этой силы и брызнут на белый свет зеленым. Сначала робко, один мазок несмелый появится на серой картинке. И все! Не удержать будет невидимого художника, который начнет направо-налево помахивать кисточкой, окрашивая окрестности голубым и зеленым.

В один из таких дней к Катерине без предупреждения приехали Юля с мальчиками и Аня с Настеной. И хоть Катерина упиралась до невозможности, пришлось ей одеваться по-походному и отправляться с компанией к заливу.

Местечко чистое нашли с трудом: берег был завален мусором и сухими грязными водорослями. Долго расчищали пятачок на песке между двумя поваленными деревьями. Обнаружили старое костровище, обложили его камешками и запалили костерок.

Через часик, когда первая партия шашлыков была готова и оголодавшие на вольном воздухе дети наконец-то наелись от души и отправились осматривать окрестности, Юлька извлекла из своей сумки большую фляжку с крепкой настойкой, и три подруги отметили встречу «по-взрослому».

— Хороша настоечка, а? Девочки! Маманино произведение! — Юлька весело разливала напиток цвета темной вишни по пластиковым стаканчикам.